Мамочка в паточно-сиропной аллотропии своей лучилась умилением. Педагогический доцент, автор потрясающего труда "Воспитательная роль экскурсий в зоопарки для учащихся ПТУ", назидательно светился, как радиоактивный изотоп гамма-лучами. С напутственными словами: "Будьте внимательны и осторожны на дороге!", "Долго не задерживайтесь, мы будем волноваться за вас", "Мариша! Не ешь много мороженого, простудишь горлышко..." - проводили детей на танцы. "И не пей много холодной водки - заболят ножки", - ехидничал вслух Игорь, разворачиваясь на узкой дороге. Марина звонко смеялась.
- Они хорошие. Немного старомодные...
- Немного лицемерные...
- Не говори так.
- Не буду, не буду. Я вообще не очень разговорчив. Как Ленин в Мавзолее. А теперь и вовсе замолчу.
Марина опять звонко смеялась.
Они танцевали, словно прощались навеки. Игорь не выпускал Марину из своих рук даже в перерывах между танцами. Было рано. Для разогрева и романтики звуковик ставил медленные мелодии. От Марины пахло душистым табаком, резедой и цитрусами.
- Откуда такой аромат? - кокетливо интересовался Игорь.
- Тебе нравится? Это Франция. Сегодня родители ездили в Псков, там для тебя специально купили.
- Они для меня специально сработали тебя двадцать лет назад. Даже не верится, что ты их ребёнок. Переедешь ко мне, будем их иногда навещать.
К десяти часам вечера народу прибавилось. Появились рокеры с рокершей, подошёл поздороваться Серж.
- Переманил девушку... - укоризненно произнёс он, - у потомка самого Александра Сергеевича сумел отбить.
- Мои корни восходят к Аарону, брату Моисея. Так что, отодвиньтесь, сударь, в сторонку.
- И девушек наших ведут в кабинет - в этом вы всегда первые.
- Идите-идите, я не подаю по пятницам вечером!
"Вспомнил! - не к месту вернулась к нему мысль из ночных подвалов. - Юзеф Борх - уж не польский еврей ли был? Борх - это же наверняка Барух..."
А Марина только улыбалась. Но даже улыбка у неё была звонкая. Вдруг она сказала:
- Подожди меня здесь, ╛- и быстро направилась к выходу танцплощадки.
Игорь всмотрелся, удивлённый, но в просветах танцующих пар ничего особенного не увидел. Она подошла к парню со знакомой рожей, жующего жвачку, перемолвилась с ним парой слов, прочитала что-то протянутое, положила в свою маленькую сумочку лист бумаги и вернулась.
- Кто это был? ╛- мысли про Баруха моментально исчезли.
- Дела, дела, дела. Записка из гатчинской больницы. Просят пораньше вернуться из отпуска. Фиг им.
В одиннадцать танцы закончились. В машине Марина сказала:
- Завтра в двенадцать. Приходи без машины, без ве́лика, пешком. Зайдёшь через задний двор, там будет открыто. Чтоб никто не видел тебя.
- Оʼкей, - ответил Игорь потерянным голосом.
Надежда, еле живая и хилая, что это всё обернётся шуткой, пропала.
И он пришёл. Приволокся. Приполз. Дед утром не завтракал никогда. Выпил квасу и лёг спать, объявив, что после обеда уйдёт в Гайки на пасеку.
- Могу отвезти на машине, - с надеждой, что дед согласится, предложил Игорь.
Но попытка отвертеться от "инициации" не удалась.
- Иди-иди, куда ты хотел. Вижу - не до меня.
- У меня масло не кипит...
- Шпацирь, сказал.
"Здесь все шпацируют повдоль туда-сюда, а мы шпацируем с тобой туда-обратно", - пытался напевать бодрящую одесскую песенку Игорь.
Не помогало. Начищенный пятак стоял над верхушками дальних сосен. В свете этого самоварного золота редкие берёзы едва шевелили кисеёй веток. Жаворонок то начинал верещать где-то невидимый, то затыкался. "Вот что он орёт? Самку призывает? Нет, уже птенцы, надо полагать, вылупились. Территорию обозначает? Тоже нет. Какая в небе может быть территория? Дурак потому что. Только барды способны сами себе петь под гитару. Мечтанью вечному в тиши, так предаёмся мы, поэты; так суеверные приметы согласны с чувствами души". Вяло передвигая ноги, он плёлся полтора часа там, где пробегал за двадцать минут не торопясь раньше. "Какие приметы? Месяц с правой стороны - месяц с левой стороны, баба продинамила - где приметы-то? Вот жаворонок орёт, будто ему яйца защемили, - примета? Знак или не знак?"
Калитка заднего двора была незапертой. Тропинка медленно ползла мимо бани, парников и грядок. Часы показывали начало первого.
Он не чувствовал ничего. Дверь отворилась, и Марина укоризненно сказала:
- Опаздываешь. Разувайся и проходи в спальню.
В доме его ждали. Было прибрано. Стояли полевые цветы в вазе на столе. В спальне пахло хвоей и можжевельником.
Лиза на спине лежала на кровати, накрытая белой простынёй.
- Я не могу... - прошептал он.
- Давай сделай это по-быстрому и всё. На лицо её не смотри. Особенно в глаза. Снимай штаны. - Он стянул джинсы. - Ты её сквозь трусы будешь?.. Рубашку можешь не снимать.
Он стянул и трусы. Марина откинула простыню. Белое восковое тело дауницы жирно расплылось на кровати. Груди сползли куда-то подмышки. Чернел невыбритый треугольник. Синевой отдавали ляжки.
- Ты не готов, - засмеялась Марина.
- Не готов.
- Я тебе помогу. Садись.
Он присел на кровать у ног дауницы. Марина опустилась на колени и стала ласкать его губами.
- Чистенький, вкусно пахнешь. Мёдом? - Игорь закрыл глаза и вцепился руками в матрас. - Ну, вот, готов. Готов?
Он поднялся. Трупный вид девушки оживляли только глаза, уставленные в потолок.
- Давай её перевернём на бок. Не могу я так. Не получится.
Они начали переворачивать тело, тяжёлое, как сундук. Вдруг дауница захихикала, пуская пузыри слюны.
- Господи! - откинулся в сторону Игорь.
- Я же говорю, она всё понимает. Она нормальная женщина.
- Нормальная...
- Не такая, как мы. - Они перевернули её на бок. - Ты опять не готов? - Марина снова засмеялась. - Мне очень нравится, что ты любишь только меня. Иди ко мне.
Она резко вскинув руки накрест вверх, сняла с себя блузку. Её маленькие грудки радостно засветились в пасмурной комнате. Она обняла Игоря и подняла лицо к нему для поцелуя. Её рука гладила там, где нужно, сжимала, то что нужно, - всё делала правильно и умело. Он целовал её губы и не мог оторваться. Дауница снова захихикала.
- Всё.
И Марина повернула его к сестре. Его глаза были закрыты. Он дышал так, будто что-то ему мешало, с сипом и свистом в груди. Марина что-то делала с ним, присев на корточки и ласково приговаривая:
- Всё будет, и будет хорошо. Вот так, вот так... Начинай.
И встала.
Он качнулся вперёд и замер, ничего не чувствуя. Комок тошноты застрял где-то в пищеводе. Дауница продолжала хихикать, шевеля пальцами и едва двигая руками.
- Я подожду за дверью. Не останавливайся.
И она выскочила в соседнюю комнату.
Игорь механически двигал бёдрами, стараясь не смотреть на неподвижную девушку и по-баскетбольному держа руки перед собой, не касаясь гладких парафиновых бёдер. Ощущения отсутствовали, словно от анестезии. Присутствовало только одно желание - поскорее закончить. "...а пишешь мне о мадам Керн, которую с помощию Божией я на днях уеб". Он повторял последнее слово из письма Пушкина Соболевскому в такт своим раскачиваниям. Мозги поплыли, кажется, он начинал сходить с ума.