Ратуша выглядит как квинтэссенция средневековья, однако построена она всего лишь чуть больше ста тридцати лет назад – в период повального европейского увлечения нео-готикой. Построена, надо сказать, мастерски.
А на ратушной площади почти постоянно устраиваются какие-нибудь ярмарки и увеселения. Зимой здесь рождественская ярмарка, осенью наливают штурм – австрийское юное вино, а летом, как сейчас, устраивают кулинарные, театральные или кинематографические фестивали.
Играет музыка, горят разноцветные фонари, люди со счастливыми улыбками на лице кочуют от одного деревянного домика к другому, пробуя разнообразные напитки и яства. Я всё-таки не удерживаюсь, и покупаю стакан сангрии. Плохо мне от этого не станет, а вот удовольствие получу. Ну, просто грех пройти через это веселье и ни в чем к нему не присоединиться. А я в грехах знаю толк, поверьте.
Я обхожу Ратушу справа и сразу же, как по волшебству, попадаю в царство тишины и пустоты. Уже почти совсем стемнело, и улицы пустынны. Редкие машины – в основном, такси. Я углубляюсь в Вену центральную, важную и недешевую, но практически не известную туристам. Здесь люди живут, сюда они приходят и приезжают работать или, скажем, зайти в художественный магазинчик или танцевальную студию. Но сюда обычно не приходят, чтобы просто посмотреть. Лишь редкие туристы, действительно влюбленные в этот город.
Я уже почти рядом с домом. Я прохожу четыре квартала по Флорианигассе и сворачиваю направо, на Ланге Гассе. А отсюда совсем недалеко и до светло-серого шестиэтажного дома с двойным эркером, балконом и рустованным по всей высоте фасадом. В общем, типичный европейский жилой дом конца XIX – начала XX века. Такие дома можно встретить и в Париже, и в Мюнхене, и в Москве, и здесь, в Вене. Я ни в коем случае не хочу сказать, что дом некрасивый, или что архитектура недостаточно хороша. Напротив, он прекрасен и чудесно вписывается в городской ландшафт любой столицы.
Когда-то давно в этом доме жил Курт Гёдель, гениальный математик с трудной судьбой, один из величайших мыслителей прошлого века. Мне довелось пообщаться с ним когда-то давно, в 1970-х, незадолго до его смерти, в Принстоне. Он тогда жил уже совсем глубоко в каком-то собственном мире. Психическая болезнь прогрессировала, но где-то глубоко в нем всё так же существовал и блистал гений, бывший когда-то близким другом Альберта Эйнштейна. Пауль Штайнер тоже живет в этом доме, пусть и не на том этаже, где когда-то жил Гёдель.
Я поднимаюсь по лестнице, задержавшись у одного из окон. Достав из желтого пакета пару пачек денег, я кладу их в карманы брюк, а пакет сворачиваю и прячу под подоконником. Затем поднимаюсь наверх. Гремя ключами, с трудом открываю замок (давно пора бы поменять или починить), и, проскользнув в коричневую деревянную дверь, плотно закрываю ее за собой.
Прохожу в гостиную, сажусь в мягкое кресло. Расслабляюсь. Закрываю глаза. И покидаю тело профессора Пауля Штайнера.
Оглянувшись на дремлющего профессора, подхожу к стене. Когда Пауль проснется, он опять не будет помнить ничего о том, как он провел вечер. Пора оставить профессора в покое. Я использую его уже довольно долгое время, а в моем деле это небезопасно. Кто-то может решить поквитаться с ним за какую-то сделку, расстроенную или, напротив, организованную мной. Пора немного пополнить пенсионный счет профессора Штайнера и навсегда с ним расстаться.
Приняв это решение, я прохожу сквозь стену в соседнюю квартиру. Хельга Майер рано встает и рано ложится. Она уже спит, и я несколько минут просто стою рядом с ее кроватью, любуясь ее каштановыми волосами, раскинувшимися по белой наволочке. Потом приближаюсь и вхожу в ее тело.
Я просыпаюсь и сажусь в кровати. Сон был коротким, и я чувствую, что тело Хельги требует отдыха, но мне нужно отправляться Мюнхен. Завтра там важная встреча. Поэтому я встаю, иду в душ, чтобы быстрее проснуться, завариваю кофе и одеваюсь.
Я нечасто использую Хельгу в качестве своего носителя. Она молодая красивая добрая женщина и мне не хочется случайно подставить ее под удар. За всё это время я потерял не одного и не десять носителей, гораздо больше. Для них смерть конечна.