— Насчёт концессии? Нет, Варь, совсем к слову не приходилось. Как это — вдруг, ни с того ни с сего.
— С того, милая, что это твоё будущее. И не надо стыдиться этого, это натурально, он поймёт. Объясни ему, что этот Ефимович тебе никто, ты знать его не знаешь, но что он знаком с твоим братом и предлагает хорошие деньги за комиссию и акции в будущем предприятии. Государю стоит намекнуть министру путей сообщения, и все мы станем богаче на пятьсот тысяч каждый. Одно слово — и полтора миллиона. Плохо ли?
— Ну ладно, я попробую.
— Ты уже два раза собиралась. А время идёт, и соперник тоже не дремлет. Тут вот один уже заявился — отступного предлагает.
— Так, может, оно и лучше. Те же деньги, но не надо одалживаться ни у кого.
— Если бы те же, я бы не настаивала. А они только семьсот тысяч дают. На троих вовсе ерунда. Неужели трудно?
— Ну ладно, ладно, поговорю. Как зовут этого подрядчика?
— Ефимович.
— Противная фамилия.
— А фон Мекк лучше?
Теперь уже Александр одевался перед зеркалом. Катя, лёжа в постели, глядела на него.
— Завтра, свет мой, я приду немного позже. Приезжает мой дядя Вильгельм. Мне всё же хочется примирить их с Францией. Хотя их неприязнь зашла так далеко, что не знаю, удастся ли. Но всё же попытаюсь, может, послушает племянника. А нет, так и не знаю, что Тьеру сказать — он тоже желает прибыть сюда. Я просил Горчакова отписать в Париж, чтобы пока воздержался. Встречаться здесь им ни к чему. Да и у меня тогда совсем свободного времени не останется, и так у нас его похищают каждый день.
— А ты отставь их всех.
— Всех нельзя. Барон Дельвиг, например, вчера специально из России приехал.
— А кто он?
— Товарищ министра путей сообщения. Мы строим новую железную дорогу.
— Ой, Сашенька, хорошо ты напомнил. Нам предложили акции этой дороги. Мне и Мише. И Варе.
— Фон Мекк?
— Нет, другой претендент, Ефимович.
— Да? Что ж ты не сказала раньше. Министерство уже рекомендовало отдать концессию фон Мекку. И Комитет министров поддержал.
— И ты?
— Я не возражал. Отчего же?
— Сашенька, а нельзя переменить дело? Чтоб этому отдать — Ефимовичу.
— А тебе-то что за разница, Катенька?
— Ну как, Саша, он акции нам даёт и комиссионные.
— Ну что за беда, ты разве нуждаешься. Скажи, сколько тебе нужно...
— Ах, нет, Саша, это не то. Это на будущее, мало ли что. А потом не только мне, но и Мише, и Варе. Они же так преданы нам. Если б не их помощь... Ну да ты сам знаешь, они весьма стеснены в средствах, и для них эти комиссионные... Ладно? — Она поднялась в постели и, стоя на коленях, смотрела на Александра. Он приблизился, прижался лицом к её груди. — Пусти, ты щекочешь. Ну так что — решено? Сделаешь?
— Но как, Катя, как? Я только что дал согласие на фон Мекка. Государь не может менять свои решения каждый день...
Катя, Варя и Александр играли в беседке в карты. Варя сделала ход и сказала:
— А если бы Ваше величество сказали, что у вас появились новые сведения о личности этого фон Мекка и, учитывая открывшиеся обстоятельства, вы не можете доверить ему такое важное дело?
— Какие обстоятельства, Варвара Игнатьевна, — Александр положил карту.
— Ваша бита, Ваше величество, — сказала Варя. — Да любые обстоятельства. Ну, скажем, агенты господина Потапова обнаружили его связи с немецкими банками. Он же из немцев?
— Ну и что с того, любезная Варвара Игнатьевна, — Александр сделал новый ход. — Я тоже из немцев, как вы говорите. Моя матушка, как вы знаете, была немецкой принцессой. Так и меня теперь заменить прикажете?
— О нет, что вы, Ваше величество! У меня и в мыслях не было ничего подобного.
— Вот видишь, Катенька, — Александр обратился к молчавшей до сих пор Кате, — когда я говорил тебе, что у женщин словам не всегда предшествуют мысли, ты спорила. Теперь ты видишь, что я был прав? Твой ход.
— Какой ты противный, — сказала Катя, кладя карту, — Варя просто неудачно выразилась.
— Вот-вот, я об этом и говорю. Нет уж, мои любезные дамы, в картах можно взять ход назад, — Александр бросил карты на стол, — да и то вы мне не даёте, а в государственных делах... Никак невозможно.
Варя выразительно поглядела на Катю и сказала:
— Я пойду лимонаду принесу, что-то пить хочется, — и она пошла в дом.
Катя подождала, пока она скрылась, и сказала недовольно:
— Саша, ты меня ставишь в такое положение перед всеми...
— Перед кем — всеми, ангел мой?
— Да хоть даже и перед Варей. Не желаешь исполнить мою просьбу и ещё выставляешь меня дурой.
— Да что ты, Катенька, не о тебе же речь шла — вообще о женщинах, да и потом, я в шутку это сказал.
— Конечно, разве это серьёзно — моё будущее, будущее людей, которые тебе служат верой и правдой, хоть и навлекают этим на себя всеобщее презрение. И ты не хочешь им подарить... да нет, не подарить даже, это не от тебя лично и не от казны, это чужие деньги. Не всё ли тебе равно, кто будет строить эту дорогу.
— Я полагаюсь на рекомендацию министра путей сообщения.
— Вот-вот, видишь. Ему не всё равно, потому что он лично заинтересован в Мекке. Значит, министру можно получать комиссию, а нам нельзя.
— С чего ты взяла это, Катя? Что за вздор огульно обвинять человека?
— А то ты не знаешь, что твои министры берут взятки.
— Да тут весь Комитет министров поддержал проект фон Мекка.
— Ну значит, он всем им дал. Им ты позволяешь думать о своём будущем, а нам нет, хотя их будущее и так обеспечено.
— Но твоё будущее...
— Ах, оставь, Саша, это ты сейчас так говоришь. А бросишь меня...
— Катюша, да разве это возможно?
— А другим, другим ты что говорил?
— Что говорил?
— Ты что им говорил в самом начале: я вас скоро оставлю? Вот потанцуем немного, и оставлю? Ты говорил так?
— Нет, естественно.
— Естественно...
— Но что ж ты сравниваешь — их и себя.
— А ты, ты разве не сравниваешь нас?
— Я?
— Когда ты говоришь, что я лучше всех, что ты так никогда никого не любил...
— Но это всё правда, только при чём тут железная дорога?
— Ты опять всё к шутке сводишь. Тебе забавно видеть, как кто-то заботится о своём будущем, тогда как твоё предопределено свыше от рождения. Да?
Александр встал.
— Что-то я сегодня всё время в проигрыше. Пойдём, поднимемся к тебе.
— Нет, я не хочу. У меня голова болит. Хочу побыть на воздухе.
— Но здесь неудобно говорить. Вон Варя идёт.
— А что говорить, Саша? Ты всё сказал: тебе твои министры дороже меня. Ну вот с ними и уединяйся...
В своих апартаментах Александр беседовал с бароном Дельвигом.
— Барон, скажите господину Бобринскому, что я решил отменить своё решение по поводу концессии и более склоняюсь отдать предпочтение заявке господина Ефимовича.
— Но господин фон Мекк уже уведомлен, что Ваше величество соизволили высочайше одобрить его представление.
— Ну так извинитесь перед ним за этот раз, мы найдём способ компенсировать его потери.
— Я непременно тотчас же по приезде доложу господину министру Ваше высочайшее указание, но, боюсь, я не смогу объяснить ему, чем оно вызвано. В техническом и финансовом отношениях проект господина Мекка заметно предпочтительней.
— Вы полагаете, барон, что я во всех случаях обязан объяснять причины своих решений?
— Нет, Ваше величество, я далёк от этой мысли. Более того, я полагаю, что такие случаи могут иметь место. Но я также думаю, что в этих случаях преданные слуги Вашего величества, коими являемся, я и мой министр, могут расценить это как знак недоверия себе и скрытое пожелание Вашего величества, чтобы мы подали в отставку.