— А сколько же ещё? Когда же?
— К концу апреля, Саша...
Карета в сумерках ехала по городу, в сторону Зимнего. Подъехала к нему сбоку, остановилась у маленького подъезда. Из кареты вышла Катя, открыла своим ключом дверь и вошла во дворец.
Катя вошла в кабинет. Её лицо было покрыто капельками пота, видно, что ей плохо. Вслед за ней заглянул старый солдат.
— Ваше сиятельство, прикажете доложить Его величеству?
— Да, да, сходи, скажи. Скажи, я жду.
Катя легла на диван, обитый синим репсом, и закрыла глаза. Вбежал Александр.
— Что? Уже?
— Да, вроде... Не знаю. Я думала — вот-вот, но сейчас затихло. Я не знаю.
— Всё будет хорошо, мой ангел. Ты лежи. Я посижу подле тебя.
Катя дремала. Александр поднялся, на цыпочках вышел из кабинета, сказал солдату:
— Если что — сразу же буди меня. В любое время.
— Слушаюсь, Ваше величество. Не извольте беспокоиться.
В 3 часа ночи Санкт-Петербург спал. Спал и Зимний. Только на первом этаже в одном из окон сквозь прикрытые неплотно шторы пробивался ровный огонёк лампы. Вдруг свет заколебался, переместился в соседнее окно, потом вспыхнул на втором этаже.
И распахнулись ворота дворца, и из них во весь опор вырвалась на площадь карета и понеслась в сторону Невского.
А потом она же столь же стремительно подкатила к боковому подъезду, из неё вышел доктор с чемоданчиком и повивальная бабка. Дверь тут же распахнулась — их ждали.
Александр, преклонив колени, молился. Рядом с ним стояла Мария Александровна, чуть сзади наследник с супругой, у дверей — граф Адлерберг и генерал Рылеев.
Александр беззвучно шевелил губами. Хор пел: «Господи, помилуй...» Но слышал Александр свой голос: «Доктор, если нужно, пожертвуйте ребёнком, но её спасите во что бы то ни стало...» А потом в памяти своей он услышал детский крик — первый крик новорождённого. А наяву слышался бас священника: «Да пресвятится имя Твоё, во веки веков... Аминь...»
Когда выходили из часовни, императрица спросила Александра:
— Что с тобой, Саша? У тебя какой-то странный вид.
— Нет, нет, всё хорошо. Я мало спал, должно быть.
— Тебя тоже разбудили какие-то голоса? Я даже думала — у тебя.
— Да? А я ничего не слышал...
Александр посмотрел на стоящего перед столом Рылеева и не сразу проговорил:
— Александр Михайлович, у меня просьба к тебе. Я не могу приказывать, я очень прошу... — он помедлил, — найти место, где можно поместить ребёнка с кормилицей. И чтоб это не стало тотчас известно всему двору. Можешь ты найти такое место?
— Да, Государь, могу.
— У кого же?
— У меня. — Александр удивлённо взглянул на него. — Мой дом охраняется, да и в стороне от людных улиц, каждый любопытствующий сразу заметен. Так что никто и не узнает, коли Ваше величество или Екатерина Михайловна захотят приехать.
— Но это слишком большая жертва, Александр Михайлович, я не могу её принять от тебя. На тебя и так зубы точат. Ты знаешь, как тебя называют?
— Знаю. Цепным псом Вашего величества.
— Тебя разве не обижает это?
— Напротив, Ваше величество. Они, может, и хотят меня этим обидеть, но подтверждают лишь мою преданность Вашему величеству.
— Ну, а если станет известно, что ты ещё и принимал участие в моей тайне?
— То скажут, что я лишний раз подтвердил это прозвище. Мне этим хуже не станет, а Ваше величество будут уверены, что ребёнок в надёжном месте. И я позабочусь, чтоб об этом никто не узнал.
Шувалов ввёл Адлерберга в комнату, прикрыл дверь.
— Александр Владимирович, как министр двора Его величества, вы, полагаю, должны знать, что происходит в Зимнем?
— А что происходит? — удивился Адлерберг.
— А вы не знаете?
— Я не понимаю ваших загадок, граф. Если вы что-то имеете в виду, скажите. А нет, у меня дела.
— Вы знаете, какое событие произошло тут два дня назад?
— Какое же?
— Такое, что население Зимнего увеличилось в ту ночь на одного человека.
— Кто-то приехал?
— Ну, знаете, граф... Я начинаю думать, что ваша новая должность для вас... — он не договорил.
— Но я, граф, не швейцар, чтоб встречать приезжих.
— Каких приезжих, каких приезжих... Что вы говорите, помилуй Бог. В Зимнем дворце, в центре Российской империи, которым вы имеете счастье или несчастье управлять, под боком у Её величества известная вам дама разрешается бременем, а вы...
— Не может быть! — ахнул Адлерберг.
— При том, что носила она его у вас на глазах несколько месяцев.
— Не может быть, — повторил Адлерберг.
— А вы говорите — не может быть. Это всё, что вы можете сказать?
— Вы меня ошеломили, Пётр Андреевич, не скрою, я видел Екатерину Михайловну, но мне в голову не приходило...
— Александр Владимирович, если бы вы сами не имели детей и, следовательно, не раз видели свою жену беременной, я бы ещё мог поверить, что ваши сведения из этой области ограничиваются непорочным зачатием. Но так как...
— Вы что же хотите сказать, — перебил его Адлерберг, — что я знал?
— Именно это я и хочу сказать, дорогой Александр Владимирович. И думаю, такая ваша позиция не принесёт вам славы ни в обществе, ни в глазах бедной императрицы, которая по своей слепоте числит вас в своих друзьях.
— Слушайте, граф, что вы себе позволяете!
— То, что предписывает мне мой служебный долг — защищать особу Государя от сплетен и наветов. Вы понимаете, какой шум возникнет теперь во всех кругах? Если б вы мне сказали об этом заранее, я мог бы принять меры, чтобы уберечь Государя от этого, пресечь слухи в зародыше, но теперь, когда слух уже пополз... Одно дело — интрижка, пусть даже длительная связь, пусть даже любовь — не приветствую, но допускаю. Государь живой человек. Но скреплять эту связь ребёнком, незаконнорождённым, но царской крови...
— Полноте, граф, что за проблема. У покойного Николая Александровича, царство ему небесное, уже, на что был строг в нравственном отношении, тоже был грешок, и ничего, трон не рухнул.
— Но Его величество Николай Александрович знал, где кончается постель и где начинается трон. И он не возил никого по всему свету за собой. И поэтому, когда случились последствия его романа, никто не беспокоился за судьбу престола.
— А наш Государь, выходит...
— Я это не говорил, хотя в душе опасаюсь, как и многие. Мария Александровна, дай Бог ей здоровья, тает на глазах, и неровен час...
Возникла пауза. Потом Адлерберг спросил:
— А кто родился?
— Мальчик, в том-то и дело. — Снова оба помолчали, потом Шувалов спросил совсем уже другим тоном: — Вы что, в самом деле не знали? — Адлерберг покачал головой. — Н-да... А я думал, вы с Государем и впрямь друзья детства, и уж кто-кто, а вы-то должны были... — Он снова помолчал. — Ну так что будем делать?
— А что тут можно делать? Главное — уберечь от этих новостей императрицу.
Императрица лежала в постели на высоких подушках. Александр ходил по спальне из угла в угол. Потом остановился перед ней.
— Мари... Я должен тебе что-то сказать. Что-то очень важное, — и он снова зашагал.