— Они говорили, что в вашем возрасте и положении завести двух незаконных детей и тем самым дать их матери козырь против вас, — это безумство.
— Он так сказал?
— Мне точно передавали.
— А кто?
— Позвольте умолчать, Ваше величество. Ваш верный слуга.
— Что он ещё говорил?
— Под конец Пётр Андреевич так разошёлся, что сказал, что он сумеет справиться... простите, Государь... с этой девчонкой.
— Так... Как же он собирается это сделать? И в каком смысле?
— Не знаю, Государь.
— Ну ладно, спасибо, Александр Михайлович. Посмотрим, кто с кем справится раньше...
Александр подошёл к своему кабинету. Навстречу ему поднялся ожидавший его Шувалов.
— Доброе утро, Ваше императорское величество.
— Здравствуй, Пётр Андреевич. — Он прошёл в кабинет, за ним вошёл Шувалов. — Что у тебя? — Шувалов открыл папку.
— Хотел бы почтительнейше доложить Вашему величеству о настроениях в нашем обществе, особенно в связи...
— Хорошо, хорошо, — перебил его Александр. — Это ладно, но сперва я хотел бы поздравить тебя, Пётр Андреевич.
— Смею ли я просить, чем вызваны поздравления Вашего величества?
— Я вчера назначил тебя своим послом в Лондоне.
— Послом?.. Но... — Шувалов растерялся, закрыл папку, снова её открыл, но всё же справился с собой и заставил себя улыбнуться. — Не могу даже сказать, как я благодарен Вашему величеству за столь высокую честь — защищать интересы Вашего величества за рубежами России. После того, как восемь лет я делал это от внутренних врагов, я расцениваю как особую милость Вашего величества распространить моё усердие за пределы России.
— Но полно, полно благодарить, — чуть усмехнулся Александр, — ты заслужил это. Ну так что там доклад, — он взглянул на папку, которую Шувалов всё ещё держал перед собой. Тот закрыл её.
— Если Ваше величество позволит, я бы сделал это в другой раз. Волнение, вызванное милостью Вашего величества, столь велико, что я опасаюсь быть неточным.
— Ну что ж, и в самом деле. Тебе в дорогу теперь надо собираться. А доклад пусть сделает Потапов — я его назначил вместо тебя.
— Александр Львович? — Шувалов даже переменился в лице. — Но... Осмелюсь заметить Вашему величеству, что он ведь обычный генерал и мало известен в наших высших кругах. А эта должность...
— Вот и хорошо, — не дал ему договорить Александр. — Может, это и на пользу дела, меньше кругов будет в этих кругах, — и Александр в упор взглянул на Шувалова. Тот всё понял и, поклонившись, вышел.
Александр ехал на прогулку с детьми, великими князьями Павлом и Сергеем. У рощи он велел кучеру остановиться.
— Дальше вы поезжайте сами, — сказал он детям, — а я пойду прогуляюсь.
— Па, а можно я с тобой, — Павел хотел было тоже выйти из коляски.
— И я, — встал Сергей.
— Нет, нет, мои дорогие, — Александр усадил их на место. — Вы езжайте, я должен обдумать одно важное дело. Мы скоро увидимся. — И он махнул кучеру, чтоб трогал.
Когда коляска скрылась за поворотом, Александр вошёл в рощу, прошёл чуть вглубь её и подошёл к привязанному к дереву своему коню.
— Ну что, — потрепал он его по холке, — заждался? — Он легко вскочил в седло и поскакал по лесной дороге.
Вскоре дорога вывела к полю. Там, на его краю около коляски гуляла с Георгием Катя. На руках она держала полугодовалую Ольгу. Рядом резвились две собаки. Катя была одета не так тщательно, как обычно, да и видно было, что она уже не следит, как раньше, за своим лицом и причёской.
Увидев Александра, Георгий побежал навстречу, но тут же упал. Александр, спешившись, подхватил его на руки.
— Вы давно ждёте? — спросил он подошедшую Катю.
— Я уж стала беспокоиться.
— Я задержался, составлял вот это... — Он вынул из кармана бумагу, развернул её. Оля тут же схватила её руками.
— Эй, эй, — засмеялся Александр, — ты испортишь своё будущее.
— Прочти сам, — сказала Катя. — Она не даст.
Александр отошёл чуть, чтоб Оля не дотянулась до бумаги, и прочёл:
— Указ Правительствующему сенату. Малолетним Георгию Александровичу и Ольге Александровне... — он сделал многозначительную паузу, посмотрев на Катю, потом продолжил: — ...даруем мы права, присущие дворянству, и возводим в княжеское достоинство с титулом светлейших. Александр. Царское Село. 11 июля 1874 года. — Он опустил бумагу и взглянул на Катю.
Она бросилась ему на шею.
— Сашенька, Сашенька...
— Ты довольна?
— Ольга Александровна, — спросила она дочку, — ты довольна?
Оля заулыбалась беззубым ртом.
— Довольна, — засмеялась Катя.
— Но ты заметила тут пропуск? Там должна быть внесена их фамилия. Я хотел, чтобы мы вместе решили — какая?
— Как какая? Долгоруковы.
— А почему не Романовы?
— Почему? Ты же не один Романов, вас вон сколько. А вдруг твои дети и братья не захотят их признать. И отрекутся от них, когда нас уже не будет и некому будет их защитить...
— Ты права, я исходил из этого же. Но и Долгоруковыми мне не хотелось бы их называть из этих же соображений — у тебя тоже братья и сёстры. И я решил, что лучше будет дать им новое имя, не твоё и не моё.
— Но тогда получится, что я как бы отказываюсь от них.
— Смотря какое имя. Ты говорила, что твой род по мужской линии идёт от Рюрика и Владимира Мономаха.
— Мне папа так сказывал.
— И так и есть, я проверил. А кто из тех Долгоруковых был самым знаменитым?
— Кто?
— Юрий, восьмой сын Мономаха.
— Который Москву основал?
— Да. И вот я решил, что мы дадим им имя «Юрьевских». Светлейшие князья Юрьевские — Георгий Александрович и Ольга Александровна. Фамилия от тебя, отчество от меня. И никто теперь не скажет, что у них нет отца.
— Сашенька... — Катя обвила его шею свободной рукой.
— Ну раз ты согласна, сегодня же впишу фамилию и отдам Рылееву на хранение.
— А публиковать ты его не хочешь?
— Пока нет. Когда придёт время... Но это и не имеет значения. Мне, а не Сенату дано право решать — публиковать указ или нет. Ты помнишь, что я обещал тебе в Бабигоне? — Катя кивнула. — Так вот это, — он сложил бумагу и убрал её в карман, — доказательство, что так оно и будет. А до тех пор молю Бога об одном: не разлучать нас всех ни на день...
Александр стоял у окна спиной к Рылееву и смотрел на море.
— Я давал тебе указ о детях, — сказал он Рылееву, не поворачиваясь. — Если что со мной случится...
— Государь, предполагая такое, вы сомневаетесь в моём усердии.
— Александр Михайлович, дорогой, в твоём усердии не сомневаюсь, но оно не охранит меня от болезни или чего хуже. И от снаряда не охранит.
— Какого снаряда, Государь? — удивился Рылеев.
Александр повернулся к нему.
— Турецкого, мой генерал, турецкого. Мирной жизни, боюсь, осталось всего ничего.
— Но если Ваше величество не хочет войны, кто же может объявить её?
— Увы, Александр Михайлович, и Государь не всё может. Если общество на что устремится всеми помыслами, то тут уж ничего не поделаешь. А наш народ, похоже, впадает в националистическую горячку. Скажи мне, почему мы должны идти сражаться за свободу сербов и болгар? Почему мы должны класть за них свои жизни? Только потому, что мы тоже славяне? Но это же нелепица, чудовищная нелепица. Ведь раньше, чем славяне, мы русские, и уж если проливать кровь, то за русские интересы. Если бы на нас кто нападал, грозил бы игом — святое дело. А идти класть наши головы, чтобы наказать турок за болгар и сербов... Я с ужасом думаю об этом и с ужасом думаю, что, если восточный вопрос не решится мирным путём, нам придётся ввязаться в худшую из войн — религиозную...