У постели императрицы стояли Адлерберг и фрейлина Толстая.
— Боже, Боже, — взволнованно говорила императрица, — сегодня убийца травил его как зайца... Это чудо, что он спасся. — Она откинулась на подушки и сказала, прикрыв глаза: — Больше незачем жить, я чувствую, что это меня убивает...
— Ваше величество, — сказала Толстая, — сейчас как никогда вам, напротив, нужны мужество и воля. Вы необходимы теперь Государю.
— Нет, нет, — замотала она головой, — я ни в чём больше не вижу смысла. Но спасибо, что вы пришли поддержать меня. Хотя он, должно быть, нуждается сейчас в этом больше. Вы уже были у Его величества? — спросила она у Толстой.
— Собираюсь. Если Его величество примет меня. — Толстая поклонилась и вышла.
Императрица посмотрела на Адлерберга — он стоял в изножии кровати.
— Александр Владимирович, я не могла говорить это при Александре, хотя она и искренне привязана ко мне, но вам я скажу. Вы всё же с семи лет с ним дружите, вас он, может, услышит. — Адлерберг сделал было возражающий жест, но императрица не дала ему говорить. — Пусть не послушает, но хотя бы услышит. Меня он уже не слышит, сюда он входит глухим. Я правду говорю, Бог видит, когда говорю, что мне незачем жить. У меня постепенно отняли всё, ради чего живёт женщина: мужа, друга, императора. Не возражайте, граф, я знаю, что вы в курсе всего, хотя и делаете вид, что знаете не больше других. И правильно делаете, именно поэтому вы единственный человек, которому я могу это сказать, хотя мы с вами не столь близки, как вы с ним. Для вас не секрет моё состояние и что дни мои сочтены. И, слава Богу, я жду, когда меня позовут отсюда, мне здесь незачем больше находиться. Я мирилась с этой жизнью только ради него. Я видела, что он попал в западню, в омут, и его тянет на дно. Я протягивала ему руку, пыталась помочь, я думала, что он поймёт, что с ним происходит. С ним, со мной, с нашей семьёй. Но нет... А я всё равно надеялась, что он осознает, что он не простой смертный, вольный распоряжаться своей частной жизнью, что ему свыше даровано быть пастырем своего народа, а он продаёт их, не меня, не только меня — их. Он забросил свои государственные обязанности ради личных дел. И Господь отвернулся от него. Только поэтому убийцам удаётся так близко приблизиться к нему. Я говорила ему тогда ещё, после Парижа: это знак свыше, одумайся, вернись на свой путь, тебя уводят... Но он не внял, не услышал, и вот теперь — как приговор, и они уже не остановятся, я чувствую, и я не смогу видеть развязку, я хочу уйти раньше, пусть она, — императрица машинально поглядела наверх, — станет этому свидетелем; причиной она уже стала... — Императрица отвернулась, тяжело дыша. Адлерберг молча ждал. Наконец она, отдышавшись, сказала ему: — Если они его убьют теперь, Россия откатится назад, в Азию. Объясните ему это... И уберегите его...
По виду это был обычный загородный пикник — бутерброды, лимонад, фрукты. Тринадцать человек, расположившись на траве на опушке рощи, слушали четырнадцатого. Он говорил:
— ...Но должны ли простить ему за два хороших дела в начале его жизни всё то зло, которое он сделал затем и ещё сделает в будущем? — он обвёл глазами собравшихся.
Все хором ответили:
— Нет...
На конспиративной квартире заканчивалось заседание Исполнительного комитета «Народной воли». Среди собравшихся можно узнать и тех, кто был под Липецком.
Председательствующий, подводя итог, спросил:
— Кто за смертный приговор императору?
Все молча подняли руки...
Александр прощался с Катей у ожидавшей её кареты.
— Ты подумай, я не буду видеть тебя целых два дня. Я уже отвык от столь долгих разлук.
— Они пролетят быстро, Сашенька. Твой поезд здесь отъедет, а мой там только подъедет. Ты смотри в окно и думай: а вот тут я только недавно ехала, и эти же картины видела. А я, наоборот, буду думать: а вот эти пейзажи завтра Сашенька увидит...
— Ладно, тебе пора. Береги себя.
Он поцеловал её и помог сесть в карету, где уже сидели Варя и дети. И махнул кучеру. И долго смотрел вслед ей. А потом сел на коня и помчался в другую сторону — в Ливадию.
Желябов[12] и Окладский тянули провода от насыпи к стоящей рядом кожевенной мастерской. Якимова засыпала провода гравием.
Желябов поглядел на часы, сказал:
— Уже скоро, давай побыстрее.
Они завели провода в дверь мастерской и, прежде чем войти внутрь, поглядели на уходящую вдаль колею железной дороги.
— Не видно пока, — сказала Якимова.
Александр прогуливался по перрону около своего вагона. Подошли Рылеев с начальником станции.
— Почему не едем так долго? — спросил недовольно Александр.
— Сейчас поедем, Ваше императорское величество, — ответил начальник станции. — Составы меняли местами. В свитском паровоз неисправен, теперь состав Вашего величества пойдёт первым, а мы пока паровоз в свитском заменим. Так что через несколько минут, Ваше величество, можно будет отправляться, сейчас только путь освободим.
— Но это нарушение инструкции, — сказал Рылеев. — Первым всегда должен идти свитский.
— Ваше превосходительство, вы же сами сказали — как можно скорее. Это самое скорое.
— Хорошо, — прервал их спор Александр. — Главное, не задерживайте...
Когда мчащийся поезд поравнялся с кожевенной мастерской, Желябов замкнул контакт на батарее и пригнул голову, ожидая взрыва. Якимова тоже заткнула уши.
Но... но ничего не произошло. Им осталось только смотреть вслед прошедшему поезду.
Александр, глядя в окно, курил. Подошёл Рылеев.
— Ваше величество, телеграмма от Её величества. В Туле передали. Из Канн. — Он протянул Государю телеграмму.
Александр прочёл её, покачал головой.
— Ей не лучше. Она и там мучается кашлем. Хочет вернуться. Как приедем в Петербург, распорядись, чтобы за ней отправили Боткина. А из Москвы дай телеграмму в Канн. Запиши текст. — Рылеев достал блокнот, приготовился писать. — «Благополучно прибыл в Москву, получил твою телеграмму в дороге. Огорчён, что ты в том же состоянии. Чувствую себя хорошо и неутомлённым. Нежно целую. Александр». Как приедем, сразу отправь.
— Хорошо, Ваше величество. Надеюсь, текст менять не придётся.
— Ты про что?
— Про благополучное прибытие.
Из подвала вылез перепачканный в земле Гартман. И, отряхнувшись, вошёл в сторожку.
— Ну как? — спросила его Перовская[13].
— Всё в порядке, всё проверил. — Он поправил провода, тянущиеся к батарее. Потом посмотрел на часы: — Скоро, собирайся.
Перовская взяла сумку с двумя флажками — жёлтым и красным и, прежде чем выйти на крыльцо, напомнила ему:
— Не перепутай, включай на втором, первый — свитский.
— Помню, помню, — проворчал Гартман.
11
Смертный приговор императору был вынесен революционерами на их Липецком съезде (июнь 1879 г.), участники которого (кроме Г. Гольденберга) вошли в состав ИК «Народной воли».
12
Желябов Андрей Иванович (1851-1881) — один из главных организаторов убийства Александра II. Накануне покушения был арестован. Подал заявление с требованием приобщить его к делу 1 марта, был приговорён к смертной казни и повешен вместе с другими первомартовцами.
13
Перовская Софья Львовна (1853-1881) — революционерка-народница. Руководила покушением на Александра II 1 марта 1881 г. Была арестована и казнена вместе с А.И. Желябовым, Т.М. Михайловым, Н.И. Кибальчичем, Н.И. Рысаковым.