— Я слышала, что вы говорили, граф, и меня удивляет, что после этого вы ещё называете себя другом Его величества.
— Но, княжна, это именно так, и только поэтому я имел смелость умолять Его величество повременить.
— Но коль вы так печётесь о его счастье и благополучии, то как раз и не надо откладывать. Он только тогда будет вполне счастлив и спокоен, когда повенчается со мной.
— Княжна, Государь был глух к моим мольбам, я к вам теперь с ними обращаюсь, к вашему сердцу. Во имя вашей же любви, во имя вашего будущего — уговорите его отложить венчание до конца траура.
— Вы хотите, чтоб он ещё одиннадцать месяцев мучился и страдал? Неужели вы не видите, в каком он состоянии и как он нуждается в покое и заботе любящего человека?..
Дверь приоткрылась, Государь спросил у Кати:
— Можно войти?
— Нет, пока нельзя! — резко, почти грубо ответила Катя.
Дверь закрылась.
— Так вот, знайте, — продолжила она, — каждый день, отделяющий его от венчания, это лишний день его страданий. Мои вас, естественно, не волнуют.
— Почему же?.. Напротив, княжна, я это тоже имею в виду. И это тоже. Ведь случись это, вы невольно вступаете в конфликт со всей царской семьёй, особенно с наследником-цесаревичем.
— О, в этом как раз я не вижу никакого опасения. Он всегда был так добр ко мне... — Снова открылась дверь. Государь вошёл.
— Катя... Ты не должна видеть в Александре Владимировиче врага, он наш верный друг — мой и твой. — Александр посмотрел на Адлерберга, ожидая его подтверждения.
— Разумеется, княжна.
— Он столько лет догадывался о наших отношениях, но никогда никому даже намёка не сделал. Даже со мной он делал вид, что ничего не знает, чем очень облегчал моё положение, учитывая его дружбу не только со мной, но и с Мари. Поэтому...
— Что ж он тогда, — перебила его Катя, — так противится?
Александр снова посмотрел на Адлерберга, ожидая ответа. Тот помолчал чуть, потом спросил:
— Сообщили ли вы, Ваше величество, об этом своём намерении Его императорскому высочеству наследнику-цесаревичу?
— Нет ещё, да он и в отъезде. Я скажу, когда он вернётся. Это не так спешно.
— А вы не опасаетесь, Ваше величество, что это очень обидит его. Может, подождать хотя бы его возвращения.
— Я сказал, я не буду ждать более ни одного дня. Я — Государь и единственный судья своим поступкам. Это произойдёт послезавтра. И я прошу тебя, Саша, быть моим свидетелем.
— Ваше величество, — Адлерберг даже закрыл глаза, словно боясь увидеть то, что ему предлагали. — Это невозможно. Это поставит меня в сложное положение, в ужасное положение. Если Ваше величество полагает сделать это венчание тайно, а я понимаю, об этом идёт речь... — Александр кивнул, — то вы обрекаете меня одиннадцать месяцев говорить всем неправду. Как же я буду выглядеть перед всеми, когда всё откроется? Особенно перед семьёй Вашего величества. Её справедливый гнев лишит меня возможности быть в прежней мере приближённым к Вашему величеству.
— Саша, дорогой, я понимаю, что я требую от тебя жертвы, но к кому же мне обратиться, как не к другу детства? В ком ещё я мог быть уверен, что он будет искренен, желая нам с Катей счастья? На чью ещё молчаливость я мог положиться? Только на твою да Рылеева, ближе вас нет.
— Я благодарю Ваше величество за честь и за признание в дружбе, но, Ваше величество...
— Милостивый государь, — перебил его Александр жёстко, — позвольте напомнить вам, что вы не только мой друг, но и мой министр, и мой генерал-адъютант. Венчание послезавтра. В три часа дня. Присутствовать будут Рылеев, Варвара Игнатьевна, вы и... — он вопросительно посмотрел на Адлерберга.
Тот подумал и сказал:
— Может быть, Эдуард Баранов?
— ...и генерал граф Баранов, которого вы предупредите о сохранении тайны. Это не моя личная тайна, надеюсь, вы это понимаете; учитывая моё положение и последствия, которые может вызвать её разглашение, это тайна государственная. — Он помолчал и уже другим тоном добавил: — Я благодарю тебя, Саша. Ступай...
Варя помогла Кате надеть светлое выходное платье, потом причесала её, и не успели они закончить сборы, как ровно в три часа раздался стук в дверь и вошёл Александр — в голубом гусарском мундире, торжественный и заметно взволнованный. Он поздоровался за руку с Варей, поцеловал в лоб Катю, осмотрел её и сказал:
— Ну что? Пойдём?
Он подал ей руку и жестом попросил Варю следовать за ними.
Они шли по длинным коридорам дворца, навстречу им не попадался ни один человек, даже слуг не было видно. Катя спросила шёпотом:
— А нас никто не увидит?
— Некому. Рылеев всех удалил.
Наконец они вошли в пустую, без мебели, уединённую комнату, выходящую окнами во двор. Один только стол стоял посредине. На нём лежал крест, Евангелие, венцы, обручальные кольца, стояли две свечи. Вдоль одной стены комнаты расположились протоиерей, протодьякон и дьячок. У другой — Рылеев, Адлерберг и Баранов. Все были заметно смущены и взволнованны. Один Александр держался естественно и уверенно. Он остановился перед столом и кивнул протодьякону. Тот откашлялся и начал обряд венчания...
Не только коридоры дворца были пусты, словно вымерли, никого не было и во дворе, куда выходили окна походной церкви.
Сквозь приоткрытое окно видно было, как Баранов и Рылеев, стоя позади Александра и Кати, держали над ними венцы. Сзади угадывались фигуры Вари и Адлерберга. И слышался густой бас протодьякона Никольского:
— ...Обручается раб Божий благоверный Государь император Александр Николаевич с рабой Божьей Екатериной Михайловной...
Александр и Катя обменялись обручальными кольцами, а потом замешкались, не зная, надо ли им, по обычаю, поцеловаться. Они взглянули вопросительно на священника, но он откашлялся и отвёл глаза. Тогда они оба молча кивнули ему, благодаря за службу, и вышли из комнаты. За ними вышла Варя. Остальные свидетели этого таинства долго ещё стояли неподвижно, не решаясь не только разойтись, но даже пошевелиться...
Снова по тем же коридорам Александр и Катя, уже супруги, рука об руку возвращались в комнату, из которой они полчаса назад вышли любовниками.
У дверей Александр нарочито будничным тоном сказал Кате:
— Я хочу, чтоб мы теперь поехали на прогулку. — Подошедшей вслед Варе он сказал: — Вы тоже поедете с нами. И возьмите двух старших детей. Через полчаса я зайду за вами. Надеюсь, — это снова сказал Кате, — ты успеешь переодеться.
Они ехали в открытой коляске, с которой ещё не был снят траур. Лицом к кучеру сидели Государь с женой, спиной — Варя с двумя детьми. Александр был одет теперь в тёмно-зелёную форму кавалергарда.
Солнце пробивалось сквозь листву и падало Кате на лицо. С него ещё не сошло напряжение. Александр погладил её по руке и сказал нежно:
— Ну, ну... Всё плохое позади. Даже не верится, правда? — Он задумался, а потом прибавил: — Как долго же я ждал этого дня... Четырнадцать лет... Сто шестьдесят восемь месяцев... Что же это была за пытка... Знаешь, я просто не мог больше её выносить. У меня постоянно было чувство, что сердце может не выдержать этой тяжести. — Он помолчал и повторил: — Но всё позади... — Он поглядел на Катю. — Знаешь, мне странно признаться, но я боюсь своего счастья. У тебя нет такого чувства? Я боюсь, что Бог слишком скоро лишит меня его — вот что не даёт мне покоя. — Видя, что Катя хочет возразить ему, он улыбнулся. — Ладно, давай сегодня не будем думать о плохом. Сегодня самый счастливый день в моей жизни. — Он наклонился к Георгию: — Я бы хотел, Того, чтобы ты тоже запомнил этот день. Обещаешь? — Георгий кивнул. — И обещай, что никогда меня не забудешь. Обещаешь? — Георгий не знал, что ответить. — Обещай же, дорогой, это очень важно для меня. — Георгий в растерянности посмотрел на мать. Она ему кивнула.