Кук взял полюбившийся ему хронометр K-1 и в третью экспедицию. Она оказалась не такой удачной, как две предыдущие. Несмотря на всю дипломатичность великого мореплавателя и стремление ладить с туземцами, на Гавайских островах у него произошла стычка с местными жителями.
Поначалу гавайцы приняли Кука — первого белого человека, какого они увидели, — за своего бога, Лоно, но когда он второй раз подошёл к островам после путешествия к Аляске, его встретили враждебно. Куку пришлось срочно уйти в открытое море, однако налетевший шторм повредил фок-мачту «Резолюшн», вынудив капитана вернуться в залив Кеалакекуа. В столкновении с туземцами Кук был убит.
Это произошло 14 февраля 1779 года, и, согласно записям в судовом журнале, вслед за капитанским сердцем остановился хронометр K-1.
14.
Массовое производство гениев
На кой нам звёзды? Гаснут пусть они.
Луну сорвите, солнце, — не нужны!
Когда Джон Гаррисон умер — 24 марта 1776 года, ровно через восемьдесят три года после своего рождения, — он приобрёл в глазах часовщиков ореол святого мученика.
Десятилетиями он практически в одиночку, наперекор остальному миру, пытался решить проблему долготы с помощью часового механизма, и вдруг, после успеха H-4, легионы часовщиков ощутили в себе призвание к морской хронометрии. Возник настоящий промышленный бум. Многие современные исследователи утверждают, что изобретение Гаррисона помогло англичанам установить владычество на море и создать империю — что Британия правит волнами благодаря хронометру.
В Париже великие часовых дел мастера и заклятые конкуренты, Пьер Леруа и Фердинанд Берту, довели до совершенства свои montres marines и horloges marines[6], но ни тот ни другой не создали механизма, который можно было бы повторить быстро и дёшево.
Часы Гаррисона, как не уставала напоминать ему Комиссия по долготе, были чересчур сложны для копирования и к тому же невероятно дороги. Ларкуму Кендаллу за K-1 заплатили пятьсот фунтов стерлингов. На просьбу обучить других часовщиков и сделать ещё копии он отвечал отказом — часы, мол, получаются слишком дорогими.
«Я считаю, — отвечал Кендалл комиссии, — что часы, наподобие изготовленных мистером Гаррисоном, если и подешевеют когда-нибудь до двухсот фунтов, то очень не скоро».
В то же время хороший секстант и таблица эфемерид обходились в куда меньшую сумму, около двадцати фунтов. Чтобы конкурировать с методом лунных расстояний, морскому хронометру мало было точности и удобства. Ему предстояло стать более доступным.
Эту задачу попытался решить Кендалл. Изготовив K-1 — точную копию H-4, — он принялся за K-2. Через два года упорного труда часовщик представил комиссии свой второй номер, за который ему выплатили двести фунтов. Хронометр K-2 был размером с H-4 и K-1, но заметно уступал им в качестве. Кендалл решил обойтись без ремонтуара — подзавода с промежуточными пружинами. В итоге его часы сразу после завода шли быстрее, а потом замедлялись. Ремонтуар Гаррисона восхищал всех сколько-нибудь понимающих людей. K-2, в котором этот механизм отсутствовал, на испытаниях в Гринвиче показал довольно скромные результаты.
Тем не менее на его долю выпали удивительные приключения: он участвовал в нескольких прославленных плаваниях. В 1773 году хронометр был в составе экспедиции, отправленной на поиски Северо-Западного прохода, несколько месяцев провёл в Северной Америке, спутешествовал в Африку и оказался на борту «Баунти» под командованием капитана Блая. Дурной нрав Уильяма Блая вошёл в легенду, но редко кто вспоминает, что участники мятежа на «Баунти» завладели, помимо прочего, и капитанским хронометром. K-2 пробыл на острове Питкерн до 1808 года, когда шкипер американского китобойного судна приобрёл его у последнего из оставшихся в живых мятежника.
В 1774 году Кендалл изготовил третьи, ещё более дешёвые часы, на сей раз без алмазов, и продал их комиссии за сто фунтов. Третий номер Кендалла был не точнее второго и всё же отправился на «Дискавери» в третью экспедицию Кука. (По совпадению штурманом у Кука был тот самый Уильям Блай, который несколькими годами позже стал капитаном «Баунти». Впоследствии он был назначен губернатором Нового Южного Уэльса, где во время «ромового мятежа» бунтовщики заключили его в тюрьму.)
Ни в одном из собственных творений Кендалл не достиг совершенства K-1. Скоро он оставил попытки выдумать что-нибудь своё и уступил поле боя более изобретательным конкурентам.
Одним из них был часовщик Томас Мадж с Флит-стрит, бывший подмастерье Честного Джорджа Грэма. Как и Кендалл, Мадж участвовал при «разъяснении» H-4 в доме Гаррисона. Это он за обедом выболтал все секреты Фердинанду Берту, хоть и клялся потом, что не имел никакого дурного умысла. Мадж по праву считался искусным мастером и порядочным человеком. Свой первый морской хронометр он изготовил в 1774 году, использовав и улучшив многие изобретения Гаррисона.
Хронометр Маджа был сработан безупречно и внутри, и снаружи: особой конструкции ремонтуар, циферблат с серебряной филигранью, восьмиугольный золоченый корпус. Позже, в 1777 году, Мадж изготовил парные хронометры, «Зеленый» и «Синий», отличавшиеся лишь цветом корпусов, и представил их в Комиссию по долготе, надеясь получить оставшиеся десять тысяч фунтов премии.
При испытаниях первого из хронометров королевский астроном Невил Маскелайн по недосмотру дал ему остановиться, а месяц спустя нечаянно сломал ходовую пружину, чем нажил себе нового врага в лице Томаса Маджа. Их оживлённая публичная перепалка тянулась до начала девяностых, когда Мадж тяжело заболел. Его сын, Томас Мадж-младший, стряпчий, продолжил войну с Маскелайном, пуская в ход разное оружие, включая памфлеты, и в конце концов выбил из комиссии три тысячи фунтов в признание отцовских заслуг.
Кендалл и Мадж сделали за свою жизнь по три хронометра, Гаррисон — пять; часовщик Джон Арнольд изготовил несколько сотен превосходных морских часов. Возможно, настоящее число его хронометров даже больше: предприимчивый Арнольд частенько гравировал «№ 1» на часах, которые в своей линии были далеко не первыми. Тайна его плодовитости заключалась в том, что он перепоручил всю рутинную работу другим мастерам, а сам выполнял наиболее сложные операции, например тщательную регулировку.
Именно Арнольд ввёл в широкий обиход само слово «хронометр». Придуманное Джереми Такером в 1714 году, оно окончательно закрепилось лишь в 1779-м, когда Александр Далримпл, главный гидрограф Ост-Индской компании, употребил его в названии своей брошюры «Полезные заметки для тех, кто пользуется морскими хронометрами».
«Прибор для измерения времени в морском плавании именуется здесь хронометром, — писал Далримпл, — поскольку столь ценный инструмент заслуживает собственного названия».
Первые три настольных хронометра, сделанные Арнольдом для Комиссии по долготе, были вместе с K-1 переданы капитану Куку и в 1772—1775 годах побывали и в Антарктике, и в южной части Тихого океана. «Превратности климата», как назвал Кук широтные перепады температур, заметно влияли на ход Арнольдовых часов, и Кук в рапорте отозвался о них неодобрительно.
В итоге комиссия отказалась финансировать Арнольда, но это не обескуражило молодого часовщика, а, наоборот, подтолкнуло к новым изобретениям, которые он тут же запатентовал и впоследствии развил. В 1779 году Арнольд произвёл сенсацию, выпустив карманный хронометр, так называемый № 36. Тридцать шестой номер и впрямь помещался в кармане, где Маскелайн с помощниками его и носили в течение тринадцати месяцев, проверяя на точность. За всё это время часы ни разу не дали ошибки больше трёх секунд в сутки.
Тем временем Арнольд спешно расширял производство. В 1775-м он открыл часовой завод в Уэлл-Холле на юге Лондона. Его конкурент, Томас Мадж-младший, тоже попытался открыть завод и выпустил около тридцати копий отцовских хронометров. Однако Томас-младший был не часовщик, а стряпчий, и его часы значительно уступали в точности трём отцовским. И всё же хронометры Маджа стоили втрое больше Арнольдовых.