Не успел я переступить порог вышеупомянутого кабака, как услышал сиплый голос, который достал меня, словно удар под дых.
— Садись сюда, парень, не бойся. Я, вишь ли, немного зажился на этом свете и сейчас хотел бы пропустить пивка. Сам понимаешь, за чужой счёт. В долг, как ты догадываешься, мне не дают, я у них не на самом хорошем счёту.
Я не сразу приспособился к тусклому освещению и разглядел изборождённое морщинами, загорелое до бронзы лицо и пару сутулых, пусть даже широких, плеч. Огромные растопыренные руки — таких ручищ я ещё в жизни не видал — были покрыты шрамами и словно говорили: да… вот такие пироги… вот каким я был и каким стал, и тут ничего не поделаешь. Глаза же среди извилистых морщин смотрели вполне доброжелательно.
— Компания тоже не помешает, — прибавил старикан, — то бишь хорошо пойдёт к пиву.
Бояться мне нечего, рассудил я. С моими пятнадцатью годами и соответствующим телосложением я, в случае необходимости, справлюсь с немощным стариком. Как уже упоминалось, я не трус. Директор Натсфорд был первым и последним человеком, от которого у меня задрожали коленки, — конечно, не считая некоторых женщин. Помимо всего прочего, сказал я себе, мне необходимо поболтать с кем-нибудь, кто знает всю подноготную мореходного дела в Глазго.
— И как тебя кличут? — осведомился старик, стоило мне усесться и, сняв со спины ранец, положить его рядом на скамью.
— Джон, Джон Сильвер, — отвечал я, честно и не стыдясь своего имени.
— Сильвер, — неторопливо повторил старикан, смакуя каждый звук, словно табачную жвачку. — Нет, про Сильверов я не слыхал. Откуда будешь родом?
— Из Бристоля.
— А папаша твой чем занимается на этом свете?
— Насколько мне известно, на этом свете он не занимается ничем. Если он чем-либо и занимается, то скорее на том свете. Он утонул в море, и правильно сделал.
— Правильно сделал? — переспросил старик. — Почему?
— Не знаю. Просто так оно лучше, вот и всё… Мы были друг другу ни к чему, — добавил я в виде пояснения.
— Ладно, Джон, не буду лезть не в своё дело. Тебе лучше знать. Но кружкой пива ты меня в любом случае угостишь, а?
— Вильям Сквайр! — не дожидаясь ответа, на весь кабак заорал он. — Два пива страдающим от жажды морякам!
Отдёрнулась занавесь, и из-за неё показалась хитроватая мордочка с тонкими губами.
— Пиво у нас не дармовое, — сказал кабатчик.
— Без тебя знаю, скупердяй. Мог бы запомнить, что я никогда не клянчу. Но сегодня мы с другом при наличности.
Хозяин заведения выпучил на меня глаза, однако круто повернулся и исчез в задней части таверны.
— Я прав? — понизив голос, уточнил старик.
— В чём?
— Что у нас хватит наличности на пару кружек?
Ещё бы, хватит и останется, подумал я. У меня было с собой одиннадцать фунтов десять шиллингов, которые мне вручила мать, когда я без ведома отчима уезжал в Шотландию. «Это тебе наследство от родного отца», — сказала она, но велела помалкивать о том, что дала мне деньги, и вообще об их существовании. «Честно сказать, у твоего отца не было ни гроша», — пояснила она. Я только позднее разобрался, что бывают деньги, которых не существует, и что нет на свете лучшей добычи, чем такие, как бы невидимые, деньги. Бьюсь об заклад, мои были добыты контрабандой и другими сомнительными делишками на острове Ланди. Тогда, в Глазго, я понятия об этом не имел, однако воспринял материнские слова буквально. Деньги следовало убрать с глаз долой, и я зашил десять фунтов в подкладку штанов, а остальные — мелочью — рассовал по карманам.
— Да, — отвечал я, — на пару кружек у меня есть, но не более. Почему я и пришёл сюда. Хочу наняться в матросы.
— Ты? — переспросил он, не веря собственным ушам. — С такой экипировкой? Если меня не обманывает зрение… а я вроде бы не кривой и не косой… на тебе школьная форма. Зачем тебе сдалось море? Ты разве не слышал, что тот, кто выходит в море для забавы, мог бы с таким же успехом искать развлечений в аду?
— Я не собираюсь в море для забавы, — возразил я.
— Ну да? Уже хорошо. Иначе я, пожалуй, решил бы, что ты спятил, хотя на сумасшедшего ты не смахиваешь. Тогда чего тебе идти в матросы? Наверняка не ради денег, а?
Он хитро взглянул на меня. Не поверил, будто в моём распоряжении всего-то и есть, что на две кружки?
— Ради тех денег, которых у меня нет, — уклончиво отвечал я.
Расхохотавшись, старик стукнул кулачищем по столу.
— Прекрасный ответ! — сказал он. — Ответ, достойный дипломата. Ты явно преуспеешь в жизни.
Тем временем вернулся содержатель кабака и, разбрызгивая пену, поставил перед нами две кружки пива.
— Тебе повезло, — буркнул он моему соседу по столу. — Нашёл, кого обобрать.
— Но-но! — произнёс старик, и теперь чувствовалось, что с ним шутки плохи. — Советую быть поосторожнее, Сквайр. Я, конечно, стар и слаб, но посмотри-ка на мои руки!
Кабатчик нехотя опустил взгляд на огромные руки старика, и вдруг — я и опомниться не успел, настолько быстро всё произошло, — тот одной рукой ухватил хозяина за горло и стиснул его. Одной рукой! Презрительная наглость кабатчика мгновенно сменилась страхом.
— Я мог бы свернуть тебе шею, — бесстрастно проговорил старик, — мне это не труднее, чем раздавить муху. К счастью, я человек миролюбивый. В моём возрасте хочется пожить спокойно, но не любой ценой. Запиши это в своей тупой башке. Пока капитан Барлоу жив, с ним следует разговаривать почтительно.
Во время этой тирады он понемногу отпускал кабатчикову шею.
— Вот видишь, Джон, — обратился ко мне старик, назвавшийся капитаном Барлоу. — В отличие от тебя, я не дипломат. Я всегда рублю сплеча. Разве я хотел обобрать тебя? Я же сразу выложил, что и как, правда?
Я кивнул. Содержатель кабака, держась за шею, прокашлялся.
— По-моему, надо поднять настроение нашему дорогому кабатчику, — сказал капитан Барлоу. — Коль скоро ты у нас казначей, Джон Сильвер, будь добр, отблагодари мистера Сквайра, который подал нам пиво, за его предупредительность и любезность.
Разинув рот от изумления, я выудил из кармана на стол несколько шиллингов, однако капитан Барлоу откинул одну монету назад.
— Тут можно обойтись без чаевых. Верно, Сквайр?
Хозяин кабака кивнул и, заграбастав причитавшиеся ему деньги, был таков.
— Платить надо обязательно, — сказал капитан Барлоу. — Но не переплачивать.
Я слушал и мотал на ус. Учеником я, помнится, всегда был способным. У меня ничего не влетало в одно ухо, чтобы вылететь в другое. По-моему, все сколько-нибудь полезные сведения застревали посерёдке. Капитан Барлоу, например, научил меня тому, что не следует считать человека никчёмным, пока он не докажет этого. А я-то со своими пятнадцатью годами рассчитывал в случае необходимости взгреть его!
— Вы настоящий капитан? — спросил я новообретённого товарища.
— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил он, и тон у него был не менее дружелюбный, чем вначале, до того, как он чуть не придушил здешнего хозяина.
— Не знаю, — честно признался я.
— Ты мне нравишься, Джон Сильвер. Я мог бы кое-чему научить тебя. Я выходил в море двадцать лет, поболе многих. Мало какой моряк с таким опытом имеет потом возможность посидеть в кабаке и выпить кружку пива в компании добрых друзей… если они у него остались. Так и запиши. Ты, кстати, умеешь писать? Я был уверен, что умеешь. А читать? Уметь читать — наипервейшее дело. Грамотных моряков раз-два и обчёлся, и это очень плохо, скажу я тебе, потому что они подписывают самые безобразные контракты. Они убеждены… так им, вишь ли, обещали… что повезут табак из Чарльстона, однако никто не доложил им, что сначала предстоит захватить в Африке груз рабов. И вот они по нескольку месяцев протухают в какой-нибудь Аккре или Калабаре. Загрузить корабль невольниками иногда занимает полгода. Нет ничего хуже работоргового рейса, Джон, так и запомни. Лучше бежать, пойти в пираты, сбросить капитана за борт, использовать любые средства, только бы увернуться от такого рейса. Иначе тебя надуют, а то ещё оглянуться не успеешь, как распростишься с жизнью. Уж я-то знаю, самому приходилось кидать на съедение акулам тела моряков, погибших на невольничьем судне. Без всяких тебе молитв и псалмопении. Днём — рабов, а ночью — матросов, чтоб чёрные не пронюхали, насколько сократился экипаж. Ведь мёрли один за другим, пока от команды не оставалась горстка, которая ни в коем случае не могла бы противостоять неграм, если б те надумали взбунтоваться. Поверь мне, в рейсе за невольниками судно теряет умершими поровну — что от своих людей, что от груза. Небось, про такое тебе никто не рассказывал, а?