— Ребята! — закричал Флинт. — Большинство из вас наверняка заметили, что мы получили подкрепление. К нам присоединился Джон Сильвер, вот он, он был квартирмейстером у Ингленда и Тейлора, а с ним ещё тринадцать человек. Некоторые безусловно его уже знают. Если не ошибаюсь, некоторые плавали с Инглендом и Тейлором. Есть ли у кого-нибудь возражения? Примем Сильвера и его компанию?
— Принять! Принять! — раздались голоса.
— Он убил Хиппса и Льюиса за болтливость, — сказал Флинт сухо.
— Туда им и дорога!
Это был Пью, и несколько человек поддержали его.
— Сильвер наш человек! — крикнул опять Пью, и послышался ещё больший одобрительный гул.
Когда шум спал, раздался писклявый, сразу узнаваемый голос.
— Но не мой! — взвизгнул Деваль, ибо это был именно он. — Джон Сильвер пошёл против совета и Тейлора, когда спас жизни Ингленду и Маккре.
Наступила звенящая тишина. Все знали, что Деваль высказал серьёзное обвинение, из-за которого между пиратами может возникнуть борьба не на жизнь, а на смерть. Флинт обернулся, усмехаясь. Он хотел посмотреть, как я выйду из создавшегося положения. Его это забавляло, злодея!
А этот подонок Деваль вообразил, что он наконец может отомстить. И что он здесь делает? Я слыхал, что он заставил команду Тейлора ходить по струнке. Тейлор, ценивший такие вещи, осыпал Деваля любезностями и сделал его своей правой рукой. Деваль приплыл с Тейлором в Вест-Индию, жил там какое-то время за счёт своей доли добычи, а потом ему посчастливилось, не привлекая лишнего внимания, поступить на «Моржа». Наверняка он надеялся, что Флинт его оценит не меньше, чем Тейлор, но Флинт не нуждался в том, чтобы ему помогали бить людей до полусмерти, а иногда и ещё сильнее. Во всяком случае, в одном я уверен, думал я, стоя перед экипажем «Моржа», нетерпеливо ожидающего развития событий: если я был злым духом Ингленда, то Деваль — моим.
— По мне, капитан Маккра может гореть синим огнём, — начал я. — Но правда (даже если эта правда исходит из уст жалкого труса Деваля), что я спас жизнь Ингленда. И запомните мои слова: я бы сделал это вновь. Ингленд был честным малым и умелым капитаном. Под его командованием мы захватили двадцать шесть призов, и он никогда не вмешивался в решения совета. Он не был капитаном милостью Божьей и не брал примера с высокомерных, горластых выскочек, которых мы вынуждены выбирать вожаками, за неимением лучшего.
Уголком глаза я видел, как улыбка Флинта застыла, но лишь на короткое мгновение. Он был не глуп и понимал, что идёт игра, где для достижения цели все средства хороши.
— Правда, я пошёл против Тейлора, но не единожды, а сотни раз. Он был слабым и расчётливым, этот поганец, и сам за всю свою жизнь ни к чему руки не приложил.
При этих словах все рассмеялись, ибо кто же не знал, что от рук Тейлора пользы было мало.
— Тейлор за шиллинг мог предать кого угодно, — разорялся я. — Сколько человек получили заслуженное, когда они с Тейлором поплыли назад в Вест-Индию, чтобы обрести свободу? Сколько? Тейлор думал только о спасении своей шкуры. И плевать ему было на вас. И как вы думаете, кого он выбрал палачом на корабле? Кого он выбрал своим грязным подручным, в полном смысле этих слов? Кто лизал Тейлору все места, только бы его одобрительно похлопывали по плечу? Кто же это был, как не наш замечательный собрат Деваль, который за малейшую любезность Тейлора мог пойти на что угодно. И это неудивительно, говорю я. Его мать была потаскухой, она и знать не хотела о его существовании. Она уступила его за деньги одному развратному козлу по имени Данн, от которого у неё тоже был ребёнок. А Деваль-то думал, что его взяли ради него самого! Вот и вся правда, ребята, а теперь можете принимать решение!
— Всё неправда, — благим матом завопил Деваль, придя в бешенство от унижения и стыда.
— Заткнись, собака, — ответил я ему. — Решать будет совет. Если бы ты лично хотел свести со мной счёты, это одно, но ты пожелал выставить меня перед всеми, и я имею право защищать себя.
— Точно! — выкрикнул кто-то.
И я начал рассказывать историю Деваля, но не успел дойти и до половины истории, как Деваль под улюлюканье и солёные словечки команды исчез в трюме. Я спокойно посмотрел в глаза Флинту и увидел в ответ его одобрительный взгляд.
— Джон Сильвер принят? — спросил Флинт.
Раздались восторженные выкрики. Уже в который раз я понял ценность байки, которая может стоить правдивой истории, хотя в данном случае я на самом деле рассказал правду.
Запомни это, Джим, но ты уже и так ведь знаешь, судя по тому, что ты написал обо мне. На «Морже» был юнга, его звали Джон, он утешал меня, когда я остался без ноги. Но я обратил на него внимание ещё в первый день, потому что он стоял недалеко от меня и я видел его глаза, большие, как плошки. Так вот, Джон верил моим словам и считал, что всё, что я говорю, — чистая правда. Он привязался ко мне, Джим, точно так же, как ты, потому что я любил поговорить. Это самое великое дело, Джим, запомни это тоже — говорить с людьми, тогда не так дьявольски одиноко потом, когда придёт пора подводить итог.
37
Эти воспоминания и описание моего первого дня на борту старого «Моржа» неожиданно привели меня в хорошее расположение духа. Я опять чувствовал себя человеком. Я забыл, как это бывает, когда ощущаешь душой попутный ветер и даёшь себе полный ход, какой только такая старая развалина может вынести. Да, я будто восстал из гроба после того, как распрощался со Снельгрейвом.
Значит, в этом покойнике ещё теплится жизнь. Вчера — мертвец, а сегодня — живой человек. За обедом, сервированным, как в былые времена, я ел за семерых. Джек обедал вместе со мной, и я думаю, он не мог нарадоваться моему настроению и аппетиту. Я спросил его, чем он занимается целыми днями. Я очень хорошо осознаю, что стал скучной персоной, сказал я, но скоро я закончу свою книгу, а потом он убедится, что этот дряхлый старик ещё на что-то годен.
— Как ты проводишь время? — поинтересовался я.
— Никак, — ответил он. — Готовлю еду на двоих, вот и всё.
— Знаю, — ответил я. — Мне не нравится, что ты прислуживаешь мне. Но скоро моё последнее слово будет сказано, и тогда мы снова, будь я проклят, пойдём вместе на охоту.
— В этом нет надобности, — сказал Джек.
— Нет надобности?
— Да. Еда поступает сюда ежедневно, хлеб, фрукты, мясо. Я приношу всё с равнины.
— Хорошо, — сказал я. — Мои деньги не должны лежать без дела.
— Я не плачу ни за что.
— Не платишь?
— Нет, это дары. Джону Сильверу.
— Чёрт подери, — выдохнул я. — С чего это вдруг такая щедрость? Ах, да, из сострадания, шут их возьми. Им меня жалко. Да? Они думают, у Джона Сильвера душевное расстройство. Полагают, у меня не все дома. Правда ведь?
— Не знаю, — сказал Джек.
— Не знаешь? Ты что, не слышал, что обо мне говорят?
— Нет, я ничего не слышал.
— Ты не разговариваешь со своими соплеменниками?
— Это не мои соплеменники, я не знаю их языка.
— А где твои? Из племени сакалава?
— Они вернулись домой. Остался один я.
Должен признаться, это известие огорчило меня, но не испортило общего настроения. Значит, после торжественного ужина, устроенного в честь команды Снельгрейва, Джек не произнёс ни слова, поскольку говорить он мог только со мной. Сколько же времени прошло с тех пор, как «Очарование Бристоля» вышло в море? Неделя? Две? Месяц? Два? И у меня хватило наглости спрашивать Джека, как он проводит время.
— Когда я закончу… — сказал я.
— Я знаю, — прервал меня Джек, — мы будем охотиться на кабанов и коптить окорока.
— Да, так мы делали раньше. Когда у нас было много времени.
— А сейчас разве у нас нет времени?
— Ты знаешь, о чём я. Тогда мы не думали о том, что настанет день, когда придётся поставить точку. Жизнь во цвете лет — это как ненаписанная страница, Джек, когда всё замечательно. Мы знали такие времена, не правда ли?