Себастьян понимал: чтобы спасти Уэйна, необходимо дознаться, что им движет. Поэтому он подавил возмущение и умышленно спокойно спросил:
— А чем помешал тебе сэр Монтиньи? — Он понимал, что в этом деле все нечисто.
Уэйн покачал головой.
— Ничем. У него просто было то, в чем я нуждался.
Себастьян и так это знал.
— Значит, теперь у тебя есть деньги, и ты отомстил Дюку. Что дальше.
Уэйн улыбнулся так зловеще, что у Себастьяна по спине побежали холодные мурашки.
— Ну, у меня еще много дел, — спокойно заверил Уэйн.
— Я в этом не сомневаюсь. Расскажи мне о своем отце.
Уэйн слегка подвинулся в кресле и снова приложился к виски. На нем были белые, хорошо отглаженные брюки и рубашка бирюзового цвета. Он выглядел спокойным и элегантным, прекрасно вписывался в обстановку, но Себастьян понимал, что под этой безукоризненной внешностью скрывается такая запутавшаяся личность, такая исстрадавшаяся и полная ненависти к самому себе душа, что Себастьян порой удивлялся, как он может продолжать жить.
— Я тебе уже о нем рассказывал.
— Неправда. Ты мне лгал.
Уэйн перевел взгляд с янтарного напитка на сидящего напротив человека и прищурился.
— Я могу тебя раздавить, — мягко заявил он. — Могу уничтожить все, что у тебя есть, и даже этого не заметить.
Себастьян ничуть не испугался, лишь улыбнулся.
— Знаю, так тем более ты можешь рассказать мне правду о своем отце.
Уэйн улыбнулся, почти обрадовавшись, что Себастьян не испугался, что он не такой, как другие. Он вдруг ясно осознал, что умер бы, будь Себастьян таким, как другие. Он долго смотрел ему в глаза, не зная — радоваться или огорчаться настойчивости Себастьяна, потом усмехнулся.
— Ладно. Сам напросился. Он был нацистом. Некоторое время служил начальником концентрационного лагеря. Он зарабатывал на жизнь, пытая и убивая людей.
Себастьян побледнел, но не было сомнений, что на этот раз Уэйн говорил правду.
— А твой брат? Который утонул? Расскажи мне о нем.
— Я его убил.
— Ты же говорил, что он утонул.
— Верно. Я был на пляже, когда он неудачно нырнул. Я мог спасти его, но не спас. — Голос Уэйна звучал гордо, ровно и спокойно. Такое впечатление, будто они обсуждали погоду.
Но Себастьян слышал боль, такую явную боль. Он понимал, что много позже будет думать о тонущем мальчике, который не должен был умереть. И все же он не вправе судить Уэйна. Он не мог помочь мальчику, который уже много лет мертв. Но мог помочь человеку, чья жизнь была адом.
— Он был отцовским любимчиком, правильно? — спросил Себастьян, зная, что он на верном пути.
Уэйн моргнул, качнул головой, стряхивая апатию, заставившую его проболтаться.
— Знаешь, — сказал он, — я частенько задумывался, легко ли обмануть таких психоаналитиков, как ты. Теперь я знаю. Мой отец — французский винодел. Вот и все. Слушай, не приступить ли нам к обеду?
Доктор Тил кивнул, понимая, что для одного дня с Уэйна хватит, сегодня они совершили гигантский прыжок.
Они поднялись и направились в кухню.
Глава 5
Нью-Йорк, десять лет спустя
Вероника Коупленд кивнула Фрэнсису, суровому привратнику, который улыбнулся в ответ и помахал рукой. Это было большой честью, означая, что за долгие годы проживания в роскошном тридцатидвухэтажном жилом доме она не только удостоилась узнавания со стороны этого человека, но и дружеского приветствия.
Фрэнсису было почти шестьдесят, и он служил привратником в доме со времени его постройки двадцать лет назад. Этот дом, полный роскоши, с великолепным внутренним интерьером и всеми современными удобствами, изобретенными человечеством, был бы совсем не тем без кислой, мясистой физиономии привратника, который хоть и выполнял свою работу прилежно, делал это с такой неохотой, что прославился по всему кварталу. Вероника знала, что однажды группа жильцов, не понимающая, что такое настоящий класс, пыталась добиться его увольнения. Когда же Фрэнсис с еще более мрачным видом, чем обычно, начал рассказывать каждому встречному-поперечному, что его увольняют, поднялся бунт.
Теперь Вероника подмигнула ему и направилась к одному из двенадцати лифтов, каждый из которых имел ковровое покрытие, цветы в горшках в двух углах и динамики, наполняющие кабину тихой музыкой, и нажала на кнопку тринадцатого этажа. И в который раз улыбнулась. Надо быть Вэлом, чтобы выбрать именно тринадцатый этаж. Вполне для него типично, и, как всегда, он оказался прав. Возможно, число тринадцать является для некоторых несчастливым, но оно не принесло им никакого вреда за все эти годы.