Когда калитка оказалась открытой, Джако и три бандита вошли во внутренний дворик. Похоже, они собирались напасть на тех, кто охранял стену изнутри, пока остальные бандиты осаждали ее снаружи. По замыслу Джако, пока ковбои защищали ранчо, он проникает в дом и убивает старика. План был тщательно продуман, и его удалось бы осуществить, если бы не целый ряд досадных – для Джако и его людей – случайностей. Одна из них – неожиданное возвращение Ма-райи и ее выстрел в Джако. Что еще серьезнее, Билли, направившийся проведать Эмилио, столкнулся в восточной части двора с тремя бандитами. Парень мгновенно сориентировался – убил одного бандита, а двух других держал на мушке до тех пор, пока Шорти, придя ему на помощь, не прикончил их. Затем Харли принес раненого Теда в дом, так что истекающему кровью Джако пришлось уходить. По пути он наткнулся на старика, но вынужден был скрыться через патио, едва не столкнувшись с Шорти и Билли – те спешили к потайной калитке. Через пять минут бой закончился. Оставшиеся в живых бандиты ушли в дождливую ночь, оставив ковбоев ранчо зализывать раны.
Рассвет следующего дня был ясным, но морозным – на все легла тонкая корочка льда. Солнечные лучи играли на ветвях деревьев, на камнях, на застывших в неуклюжих позах мертвецах… Двенадцать безжизненных тел бандитов лежало у ранчо, а к концу дня еще шестеро были обнаружены неподалеку от места боя, у подножия ближнего холма, и даже на берегу Сабинала. Один бандит умер сидя и застывшими глазами смотрел на обгоревшие руины.
Встав с постели, Карен еще три дня не выходила из своей комнаты, приходя в себя после пережитого шока. Вниз она спускалась лишь для того, чтобы немного поесть. Для этого она выбирала время, когда ковбоев не было на ранчо: она не могла выносить их взглядов. Однажды, находясь на лестнице, Карен услышала знакомый шум в кухне, ей показалось, что это Марайя, как всегда, хлопочет у плиты. Она торопливо спустилась вниз, пробежала по коридору и рывком открыла дверь. Увы, на кухне было холодно и пусто…
Через две недели после нападения бандитов, на четвертый день после ее выздоровления, еще слабая, но не покорившаяся обстоятельствам, Карен вышла из дома и поднялась по лестнице, ведущей на смотровую площадку заградительной стены. Снег растаял, бурая влажная земли не радовала взгляд. Лишь кедровая рощица, зеленевшая на холме, оживляла унылую картину. Прямо под ней темнело место пожара – немое свидетельство недавней битвы. Выпрямившись, Карен еще раз окинула взглядом окрестности и увидела вдруг на гребне холма одинокого всадника. Вэнс?.. Всадник не шевелился.
– Уж очень холодно, мэм. – Харли Гвин, поднявшись по лестнице, встал рядом с ней.
Из всех оставшихся в живых, пожалуй, только он не винил ее в происшедшем. Остальные ковбои в той или иной степени разделяли точку зрения Вэнса. Они ждали от нее так много… «А чего я сама ждала от себя?» – этот вопрос молодая женщина много раз задавала себе.
– Солнышко должно немного согреть нас, – промолвила она, поднимая глаза к безоблачному небу. – Кто это? – спросила она, указывая на неподвижного всадника.
Харли проследил за ее взглядом.
– Должно быть, это Тру. Оседлал коня и уехал. Никогда не видел его в таком состоянии, а ведь я работаю у Тру Пак-стона уже двадцать лет. Это для него тяжелый удар, мэм. Он очень переживает.
Решение поехать к Тру мгновенно пришло к ней.
– Харли, оседлайте, пожалуйста, мою лошадь, – попросила она.
– Что?.. – удивился Харли. – Ах да, мэм… Но… – Он смущенно замолчал.
– В чем дело?
– У нас не осталось дамских седел, а только простые ковбойские. Ваши… Все дамские седла сгорели при пожаре.
– Что ж, сойдет и мужское, Харли, – улыбнулась Карен. – Я вернусь через несколько минут.
Спустившись вниз, она побежала в комнату Элизабет, пошарила в старом сундуке, достала все необходимое и, собрав небольшой узелок, отнесла его к себе. Но, подойдя к окну, задумалась.
«Хватит ли у меня сил? Захочет ли он видеть меня, разговаривать со мной? Что он скажет, увидев меня…» – заколебалась Карен.
Впрочем, одно она знала твердо: время вопросов кончилось, настало время действовать. Карен быстро переоделась в красную клетчатую рубашку из фланели и поношенные джинсы, принадлежавшие Элизабет. Ей было непривычно в такой одежде, но, как ни странно, она вдруг почувствовала удивительное возбуждение. Ей, похоже, хотелось приключений, и теперь она сама будет искать их. Хэмптоны не из тех, кто позволяет трагедии и горю встать у них на пути. К тому же трагедия должна вести к обновлению жизни, способствовать накоплению сил.
Расправив плечи, Карен посмотрела на свое новое отражение в зеркале и улыбнулась ему. «Никогда не надену мужской одежды», – говорила она давно. Или это было совсем недавно? Какое глупое, нелепое утверждение, продиктованное светскими предрассудками! Если будет нужно и удобно носить мужские вещи, она охотно наденет их! Карен решительно вынула из волос серебряные шпильки и бросила их на стол.
– Пусть лежат здесь, – проговорила она, как бы прощаясь со своим прошлым.
И, тряхнув золотыми кудрями, Карен вышла из комнаты, даже не взглянув на платье, брошенное на полу.
В доме было тихо – все ковбои уехали на поиски скота, разбежавшегося во время битвы. Тед возился на заднем дворе: раны не позволяли ему заниматься обычными делами, и он нашел себе какое-то занятие по хозяйству полегче. Увидев его, Карен почувствовала себя виноватой. Очаг в кухне оставался холодным, она все еще не могла заставить себя распоряжаться там, где прежде трудилась Марайя. Карен остановилась, глядя на спину Теда. «Все дело в том, – подумала она, – что я очень глупо вела себя. Я боялась воспоминаний о той страшной ночи…» Почувствовав на себе взгляд Карен, Тед взглянул на нее, но тут же отвернулся и стал помешивать фасоль в котелке, висевшем над костром. Он больше других склонен был винить молодую хозяйку, но ему не хотелось выдать своих чувств, показать ей свой гнев. К тому же Тед, как и прочие мужчины, которым приходилось довольствоваться его стряпней, был недоволен тем, что женщина не готовит. Из-за нее ему приходилось выполнять женскую работу. Тут возропщет любой мужчина – и белый, и краснокожий, – и Тед не отказывался от неприятной обузы лишь из верности Тру и отсутствующему Вэнсу. Подойдя к Теду, Карен заглянула в котелок.
– Пусть костер потухнет, Тед, – проговорила она. – Я скоро вернусь и сама приготовлю ужин. – Улыбнувшись индейцу, она направилась к воротам.
Тед изумленно смотрел ей вслед. Невозможно понять этих белых женщин. Вот теперь надела мужскую одежду… Он не понимал, что происходит, но если она собирается готовить, то он свободен от неприятного занятия. Бросив половник, он отошел от костра.
Лошадь уже была оседлана – на ней красовалось ковбойское седло. Харли, пораженный тем, что Карен собирается ездить в мужском седле, был окончательно сражен, увидев ее, в мужском одеянии. Прежде миссис Пакстон появлялась перед ними только в красивых платьях. Ни слова не говоря, он помог ей сесть на лошадь и молча смотрел, как она поскакала прочь. Через минуту рядом с ним возникла фигура Теда Утреннее Небо.
– В этой женщине, – заметил Харли, – больше сюрпризов, чем в тех, с которыми мне доводилось иметь дело.
Отъехав от ранчо, Карен почувствовала, как изменилась за последнее время. Впервые после нападения бандитов она вышла из своей комнаты и покинула асиенду – дом, где Вэнс столь жестоко обвинил ее и где она впала в мрачное состояние, испытывая чувство вины. Да, жизнь продолжалась, но у нее не было определенного плана этой жизни. Паке, как и она, существовал, но его стало… меньше. Вэнс уехал, и никто не знал куда. Но нельзя так долго наказывать себя или чувствовать себя наказанной. Рано или поздно сильный человек либо докажет, что он невиновен, либо сознается в преступлении и примет наказание, но все равно будет что-то делать. Решив все для себя, готовая противостоять трудностям, Карен прямо держалась в седле, как бы сбросив с плеч тяжкий груз на бурую сухую траву. Она глубоко дышала, и ей казалось, что воздух очень чист, гораздо чище, чем когда бы то ни было. Женщина подняла голову – над ней простиралось огромное голубое небо. Она огляделась по сторонам: среди жухлой травы появились зеленые ростки – явный признак приближающейся весны, обновления жизни.