Выслушав все эти жалобы, Ксавье снова заговорил о возможности их загородной встречи. Он напомнил ей ее обещание, которое она случайно дала в самый первый день их знакомства, — зайти как-нибудь к нему в Монрож на чашечку чая. Доминик легко, с улыбкой согласилась, но мысли ее витали сейчас далеко-далеко, носились в облаках над Парижем, который в эти минуты представлялся ей самым прекрасным городом в мире.
Наступивший вечер, казалось, был насыщен чувственностью. На улицах появились девушки легкого поведения с их настойчивыми, оценивающими взглядами, крепко пахнущие сильными восхитительными духами, вызывающими гамму сладостных ощущений. Прогуливались щегольского вида мужчины в плотно облегающих брюках. Дробный стук женских каблучков, ожидание взгляда, намек на приглашающий жест — все способствовало быстрому достижению взаимного согласия.
Ксавье взял Доминик под руку, скорее для того, чтобы соразмерить свои широкие шаги с ее ходьбой, нежели с целью выразить ей нежные чувства. Она посмотрела на него удивленно и взволнованно. По ее телу пробежала легкая дрожь. Вероятно, это было неосознанное желание, приводившее ее в непривычный трепет от прикосновения к его телу.
На мгновение она представила себя на брачном ложе прикорнувшей возле крепкого мужского плеча. Об этом свойственно мечтать всякой женщине, ища, с одной стороны, поддержку и защиту, а с другой — изящно предлагая себя.
Теперь они шли по более мрачным улицам, толпа рассеялась, и только изредка попадались одинокие прохожие. Ксавье и Доминик думали каждый о своем. Она снова почувствовала, что он всего лишь «увлекшийся» ею молодой человек, тянувшийся к ней, как к яркому красивому цветку. Он представлялся ей загадочным, взрослым мужчиной, суровым и где-то даже немного чопорным.
Безусловно, он явно неравнодушен к ней, но не может открыто об этом сказать, что-то мешает ему признаться в своем чувстве. А она так жаждала его любви! Была готова лечь с ним в постель и не отпускать до самого утра, если он, конечно, решился бы прийти к ней в гости. Она влюблена в него по уши и никогда бы не решилась с ним расстаться, если только он не превратил бы ее жизнь в ад. Ей хотелось прижать его голову к своей груди, приголубить как маленького ребенка, согреть своим теплом, опалить поцелуем, чтобы он оттаял. Она мечтала, чтобы у него появился к ней интерес как к женщине. Нужно встряхнуть его и найти способ пробудить в нем желание обнять и поцеловать ее, надо заставить Ксавье почувствовать трепет ее жаждущей плоти. Преодолев этот барьер, они могли бы стать счастливыми.
От этих сладких мыслей у Доминик щемило сердце, и она уже представляла себе тридцатилетнего господина Паради, солидного мужчину, главу их семьи, заботящегося о жене и детях, которые появятся от их законного брака. Думала о том, как они будут жить в шикарной квартире, вместе обедать, делить радостные и горестные моменты их существования. Она мечтала о славе, которую он принесет ей в один прекрасный день, думала о самой свадьбе, представляя себя в ослепительно белом подвенечном платье в сопровождении почетных свидетелей и радостные лица родных.
Тогда перед витриной ювелирного магазина Ксавье показался ей достаточно решительным. Разве он не сказал ей, что у нее самые красивые в мире волосы, а его взгляды, а нежное пожатие рук? В душе она радовалась, что он намекнул на их будущее. «Если я решу жениться, то непременно подарю своей невесте кольцо с голубым камнем», — мысленно повторяла она его слова, представляя себя с кольцом на пальце.
Она прижалась к нему. Ксавье почувствовал ее настроение и насторожился. Он мечтал обладать этой девушкой, прекрасно понимая при этом, что для этого ему обязательно надо на ней жениться. Но тогда она уже, наверное, перестанет так притягивать его, пропадет тайна, которую она носит в себе, обладая прекрасной непорочностью.
Необыкновенная привлекательность Доминик сохранялась для Ксавье до тех пор, пока она оставалась для него недоступной. Ее волнующие движения, красивые и плавные черты нежного лица, пьянящий аромат духов — все это Ксавье ни за что не хотел променять на обыденность повседневной супружеской жизни. И в то же время больше всего на свете он теперь боялся потерять Доминик, боялся, что она не поймет всего того, что происходило в его истерзанной душе, не увидит в его глазах ничего, кроме обыкновенного любопытства. Не надеясь на понимание, разве мог он признаться ей, что любит ее больше собственной жизни?