– Почему они не сообщили мне или моим родителям?
– Шэрон сказала, что не знает, кто отец ребенка. Она врала, что спала со многими мужчинами. А я не видела никакого смысла называть твое имя. Слишком многих коснулась эта беда, зачем же еще портить твою жизнь? После рождения Дэвида Шэрон отказалась возвращаться в школу, заявив, что закончила свое образование. Папа настаивал, чтобы она пошла работать, но у нее не было никакой профессии и желания работать, и ее отовсюду выгоняли.
– А как у нее было с мужчинами?
– Естественно, она привлекала многих. Материнство даже улучшило ее фигуру. – Марни посмотрела на свои нервно сжимающиеся и разжимающиеся руки. – К несчастью, ей всегда попадались не те мужчины. Родители переживали, видя, как она катится по наклонной плоскости, но ничего не могли с ней сделать. Иногда она пропадала на несколько дней.
– Дэвид был ей совсем не нужен, да?
– Да, – печально качнув головой, произнесла Марни. – Ей ничего не было нужно, кроме собственной персоны.
– Что Дэвид знает обо мне?
– Ничего, – с тревогой ответила она.
– Я имею в виду об отце вообще. Он умный мальчик. Конечно, спрашивал тебя.
– Сразу же, как только научился говорить, мы объяснили ему, что его папа не мог жениться на маме.
– Разве он не спрашивал хотя бы имя?
– Мы сказали, что это тоже невозможно.
– И он не хотел узнать почему?
– Мы точно не говорили, но всегда давали понять, что нашей любви ему вполне достаточно.
– И он соглашался?
– Может быть, и не верил, но соглашался.
– У мальчика не было другого выбора, – Ло горько усмехнулся. – У него не было отца, да и матери тоже. Кто же о нем заботился, когда Шэрон уходила в загул?
– Родители и я.
Он долго и внимательно смотрел на нее, прежде чем перевернуть страницу альбома.
– Ты сказала, родители. Посмотри на эти фотографии. Везде только ты с Дэвидом: на пикнике, на качелях, с бумажным змеем. А это его первый велосипед?
– Да, здесь ему пять лет.
На фотографии маленький Дэвид стоял в пижаме и вытаскивал новый блестящий велосипед из груды оберточной бумаги.
– Я хотела оставить дополнительные колеса, но он настоял, чтобы я сняла их. Думал научиться кататься без них.
Ло что-то подсчитывал в уме.
– Это было Рождество, которое я провел на Филиппинах. Я был с товарищами, и мы скучали по дому. Пошли в соседний городок и напились. И в то время, когда я искал место, где можно было купить дешевую водку, на другом конце света мой пятилетний сын учился кататься на велосипеде. Настойчивый парнишка.
– К тому же упрямый. И очень нетерпеливый. Он хочет, чтобы у него все получалось с первого раза, а если что-то не выходит, очень сердится. Дэвид научился кататься в тот же день.
– Да? Правда? – гордо улыбаясь, спросил Ло.
На одной фотографии Дэвид улыбался беззубым ртом, на другой – он в костюме, волосы расчесаны на пробор и с Библией в руках.
– В этот день он причащался, – продолжала рассказывать Марни.
– Он ходил в воскресную школу?
– До сих пор ходит. Дэвид – председатель студенческой группы в нашей церкви. – Она перевернула страницу. – Вот его первая школьная команда. Он играет во все игры, но хуже всего в бейсбол. Говорит, что для этого у него не хватает физической подготовки.
– Я тоже не люблю бейсбол.
– А это его школьные фотографии. Я не знала, что их будут фотографировать, – виновато произнесла она. – Готова была его убить за то, что он надо пеструю майку в тот день.
Одна фотография выпала из альбома. Ло поднял ее.
– Должно быть, это тоже причастие, но человек рядом с Дэвидом похож не на священника, а скорее на судью.
– Это и есть судья. В тот день.
– В тот день… что?
– Ничего. – Ей было трудно посмотреть ему прямо в глаза. – В тот день я стала опекуном Дэвида.
В наступившей тишине было слышно только их дыхание. Наконец Ло произнес:
– Ты говоришь об этом, как о своей победе.
– На это ушло несколько лет. Я пыталась получить опекунство сразу после смерти Шэрон.
– Но тебе было только восемнадцать! Ты сама воспитала моего сына. А твоя сестра-шлюха…
– Не смей, Ло.
– Я не такой хороший, как ты, Марни. Я понял, что она шлюха, с самого первого взгляда. И сделал то, что сделал бы любой молодой человек с хорошо развитой привлекательной девушкой, которая с легкостью отдается первому встречному. Она получила, что хотела. А ты платишь за то, что мы с ней натворили.
– Я ни за что не плачу, – запротестовала она. – Я полюбила Дэвида с того самого момента, как узнала, что у Шэрон будет ребенок.
– Твои родители слишком зациклились на своих несчастьях, поэтому предоставили тебе заботиться о Дэвиде.
– Все вышло само собой. Воспитание мальчика не было для меня тяжкой обязанностью. Мне хотелось заменить ему мать.
– И с самого рождения ты была ему вместо матери.
– В доме было очень неспокойно, родители постоянно ссорились с Шэрон.
– А кто вставал к нему ночью?
– Я.
– Ты меняла пеленки, давала ему бутылочку?
– Да.
– Ты же сама была еще ребенком.
– Он не понимал этого, – улыбнулась она сквозь слезы. – Не понимал, что он маленький, а я не знала, как стать настоящей матерью для него. Мы учились понимать друг друга.
– Ты кормила его с ложки отвратительным детским питанием.
– И он выплевывал, если ему не нравилось.
– Ты перевязывала ему разбитые коленки.
– Чаще не коленки, а локти.
– А как же твоя школа?
– Я ходила в школу и даже окончила колледж, только позднее, чем другие.
– Потому что не могла ходить на все занятия из-за того, что не хотела надолго оставлять Дэвида со своей мамой, – догадался он.
– Да, но…
– А когда получила диплом, то даже не пыталась найти хорошо оплачиваемую работу в рекламном агентстве. Ты решила работать дома, чтобы всегда быть с Дэвидом, правда?
– Были и другие соображения.
– Сомневаюсь. – Ло наклонился к ней, коснувшись своим лбом ее лба. – Ты познала все трудности материнства. Ты его настоящая мать, ты.
– Дэвид мог стать моим только в том случае, если бы тогда на пляжном полотенце с тобой была я, а не Шэрон.
Ло быстро отпрянул от нее. Марни была так же поражена своим вырвавшимся признанием, однако даже не шелохнулась. Она только посмотрела на него серьезными серыми глазами. Он заметил слезу, скатившуюся с ее щеки.
Ло смахнул ее и еще мокрым пальцем дотронулся до губ Марни.
– Если бы мне пришлось это сделать снова, я выбрал бы тебя. Ты женщина в самом высоком смысле.
Он взял в руки ее голову и притянул к себе. Затем поцеловал еще влажные от слез глаза, затем уголки губ.
– Мне так хотелось этого вчера, что у меня все внутри болело, – произнес он, жадно целуя ее губы. – Ты хочешь знать, почему я сегодня пришел? Именно поэтому. Каждый раз, когда ты вчера кому-то улыбалась, или делала глоток вина, или ела что-то, я хотел прикоснуться к твоим прекрасным, соблазнительным губам. И этот целомудренный холодный поцелуй на пороге дома еще больше разжег мой аппетит. Во время этого страстного монолога Ло целовал ее губы. Потом его язык проник внутрь. Марни непроизвольно застонала. Он стал более настойчивым и раздвинул ее губы. Его быстрый и жадный язык встретился с ее. Она с радостью ответила.