Она вдруг услышала знакомый шум. Неужели они снова вернулись к водопаду в большой пещере?
— Слышишь? — спросил Конан.
— Вода, — сказала Гизелла.
— Но мы точно не могли вернуться к водопаду, — заявил Конан.
Свет, который, как вскоре оказалось, не был обманом зрения, был здесь другой, не красный свет огненных улиток, а белый, словно дневной.
Сердце Гизеллы сжалось от надежды.
— О, как бы я хотела… — пробормотала она.
Она вдруг почувствовала холод и голод. Долгое время она не помнила о них, а тут они пришли вместе разом и принялись измываться над телом принцессы. Она задрожала. Слезы потекли у нее из глаз.
Обезьянка впереди громко и радостно заверещала. Конан ускорил шаг.
— Гизелла, смотри! — воскликнул он.
И действительно было на что смотреть. Выйдя из узкой шахты, они оказались в начале огромной пещеры, которая тянулась, сколько можно было видеть. По дну пещеры текла широкая река с чистой прозрачной водой. А сверху, в несколько отверстий проникал солнечный свет. Пещера была словно анфилада, потолок которой поддерживается солнечными столбами. И стены сверкали мириадами разноцветных минералов!
Слезы хлынули из глаз Гизеллы. Она поймала себя на том, что по-детски счастливо улыбается.
— Солнце! — сказал Конан. — Значит, скоро мы выберемся отсюда.
Гизелла посмотрела сначала на киммерийца потом на солнечную анфиладу. И то, и другое, в сочетании с только что сказанными словами вернуло принцессу к насущным проблемам,
Мысль о реальности вытеснила из ее ошалевшей; головы детское счастье от маленькой радости и ткнула носом в трудное и неприятное будущее.
— Мы полезем по этим отвесным стенам? — спросила она, уже зная очевидный ответ.
— Другого пути все равно нет, — сообщил Конан.
— Но тут же очень высоко! И эти стены выглядят слишком гладкими! — возразила принцесса.
— Только на первый взгляд, — сказал Конан.
Гизелле захотелось пить. Она подошла к подводной реке, через несколько шагов скрывавшейся под скалу, чтобы, скорее всего, вылиться тонким водопадом в красной пещере внизу, и склонилась над ней, глядя в свое неверное, колеблющееся отражение. Несмотря на сумрак и издержки подвижной отражающей поверхности, кое-что том, как в настоящий момент она выглядит, принцесса могла понять.
Зрелище было непривлекательным. Многочисленные царапины, синяки, ссадины придавили ее обнаженному телу вид слишком потрепанный, чтобы можно было принять ее за принцессу. Пожалуй, она и сама не признала бы себя, если бы встретила. Она бы скривила нос и приказала себя выпороть, чтобы излечить от безумия.
И как только этой чумазой девчонке могла прийти в голову такая шальная мысль принцесса встала на колени собираясь напиться. Но когда она зачерпнула в сложенные лодочкой ладони ледяной воды, решимость ее сильно поубавилась, и, поднося ладони к лицу, она растеряла большую часть воды, едва намочив лицо. Холод пробрал ее до костей. Она снова ощущала себя беспомощной и уязвимой, снова боялась смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться на что-то еще более ужасное, чем она видела перед собой.
— Умываться не стоит, принцесса, — сказал Конан. — А то ты совсем продрогнешь!
Гизелла обернулась на киммерийца с благодарностью, собираясь даже сказать, что она щедро наградит его, когда они окажутся в Шадизаре, но едва открыла рот, как ужас охватил ее. Она так и застыла с полуоткрытым ртом.
— Гизелла?! — Конан обернулся и увидел то же, что и она.
Из каменной стены выступала морда зверя. То ли волка, то ли льва, то ли еще какого-то свирепого хищника. И морда эта была тоже каменной.
Морда пошевелилась, будто бы невидящие серые каменные глаза уставились на Конана и Гизеллу. Раскрылась огромная пасть, полная зубов, которые вырастали тем больше, чем шире раскрывалась пасть, и пещеру огласил ужасный раскатистый рык.
Каменный пес на самом деле мало походил на пса. Но был свиреп, как самый жестокий из псов. У него не было конечностей. Он передвигался всем телом, как амеба. Только амеба эта была из жидкого камня.
Люди из верхнего мира, того, что попеременно находится то под солнцем, то под луной, пытались убить его, когда он был совсем маленьким. Он был настолько глуп, что не боялся людей и подходил к ним слишком близко. Коварные люди заманили его в ловушку — глубокую яму и стали сначала заливать водой, правильно рассудив, что существо из камня не может плавать. Но они не учли, что он также не умеет и дышать. Так что ему все равно, где находится — на воздухе или под водой. Увидев, что он ползает по дну, люди сверху закричали и принялись заваливать его камнями. Глупцы, камни — вообще его родная среда. И все же он еще не понимал, что люди ненавидят его, он думал — это такая игра. Он радовался, что люди играют с ним. Но когда он выбрался наружу, нашелся среди них один великий умник, который предложил заточить его внутрь металла. И каменного пса накрыли бронзовым котлом, потом быстро перевернули котел и закупорили крышкой с тяжелым замком. Сквозь металл каменный пес не мог проникать. Он принялся метаться внутри, и вдруг понял, что заперт. Это случилось впервые с момента его появления на свет. Никогда прежде он не лишался свободы, и не знал, что это такое. Жуткая боль охватила все его существо. И он начал понимать, что игра зашла слишком далеко. И что, на самом деле, это вообще не игра. С самого начала не была игрой. Годы проходили за годами, а он все еще сидел в бронзовом котле, и боль не проходила. Мало-помалу к нему все чаще стали приходить спасительные сны, где он снова путешествовал сквозь скалы, бродил в горах, погружался в глубины земли, и во всех этих снах он преследовал людей из верхнего мира. Это было единственной целью его жизни во сне. Он учился ненавидеть, и за долгие годы освоил эту трудную науку в совершенстве.
Свободу он обрел благодаря человеческому любопытству. Прошло десять, а может быть сто лет или больше, этого он не знал, когда какому-то юноше пришло в голову узнать, что же за тайну хранят в бронзовом котле предки. И вот однажды безлунной ночью, которую так любят воры и чудовища, а также безмозглые искатели приключений, он пробрался в кладовую маленького храма, где хранился котел, и открыл замок. Неизвестно, каким образом он заполучил ключ, но, видимо, в этом селении не один он был глуп.
Каменный пес выпрыгнул, сожрал любопытного юношу, и, увеличившись как раз на его массу, устремился в горы.
Он очень боялся металла, боялся, что его снова заточат, поэтому не сожрал все селение целиком. Но позже, странствуя под землей, решил все же вернуться. Ненависть клокотала в нем, словно лава в жерле вулкана. Он лелеял ее настолько, что, даже решив отомстить людям из верхнего мира, не направился мстить сразу. Он хотел сполна насладиться ненавистью. И поэтому пропустил удобный момент. А когда случайно повстречался с шестируким демоном, похожим на огромного разжиревшего младенца, который был во много раз старше его, то и вовсе утратил эту возможность. По крайней мере, на долгое время.
Ибо шестирукий демон могущественным заклинанием усыпил его. И теперь каменный пес мог вновь сколько угодно предаваться мечтательной ненависти в своем сне. Правда, его сон стал непрерывным, в отличие от коротких снов в бронзовом котле, прерывающихся мучительными пробуждениями. И пес забыл о том, что спит.
Разбудить каменного пса намного сложнее, чем усыпить. Так, по крайней мере, казалось Тахору. Когда отец рассказывал, как он усыпил пса, ему понадобилось на это всего одна стража, а чтобы объяснить, как следует его будить, у него ушел целый колокол.
Для того чтобы разбудить пса, требовался человеческий труп. Ну, с этим проблем не было.
Тахор взял труп из священной пещеры подземных дикарей и направился к месту упокоения каменного пса. Он спал наверху, в ледяной пещере. Среди глыб полупрозрачного зеленоватого льда покоилось его серое тело. Тахор разобрал труп, отобрав нужное, и выкинул ненужное. Он старательно натягивал жилы и ставил распорки из костей, сооружая сеть-ловушку для последнего сновидения каменного пса.