Ногти были обломаны, кусками содраны вместе с кожей, с запекшейся то тут, то там кровью. Все руки были в глубоких царапинах. Фаланги пальцев опухли, кожа на них была содрана.
“Вот и сохранила пальцы”, - подумала про себя Вольха. “Кому они нужны, эти пальцы. Может бабушка действительно была не в себе. Мне ведь говорили, что она блаженная. Надо же было додуматься, послушать умирающую блаженную... Вот и поплатилась..”
***
Последнее, что сказала Вольхе умирающая бабушка: “Беги, Вольха. Беги, пока пальцы целы”. Она сказала это шепотом, притянув Вольху к себе. Тогда Вольха думала, что у бабушки просто не было сил говорить. Она вложила последние силы умирающего тело в то, чтобы приблизить девочку к себе. Но позже Вольха поняла - бабушка не хотела, чтобы кто-то еще слышал.
“Беги, пока пальцы целы”.
В деревне не было женщины, которая в здравом уме хотела бы сохранить пальцы целыми.
У бабушки обрубленные по первую фалангу пальцы были украшены затейливыми татуировками, выполненными художниками, специально приглашенными издалека семье деда.
В тех местах, где когда-то были вживлены в кожу самоцветы, виднелись шрамы. Поговаривали, что когда бабушка сошла с ума, она выковыривала самоцветы из собственной кожи. Она воровала любые острые предметы, которые могла найти, чтобы выдрать из обрубков пальцев самоцветы и выкинуть их в горную реку.
Когда ей перестали доверять что угодно острое, она находила камни, затачивала их, и с их помощью избавлялась от самоцветов, оставляя глубокие кровавые раны, а в последствии - уродливые шрамы на кружеве редкой красоты татуировок.
В коммуне все смотрели с завистью на обрубленные и украшенные татуировками и самоцветами пальцы удачливых замужних женщин. Молодые девушки, только прошедшие обряд посвящения, смотрели на эти пальцы с восторгом и ожиданием, что и у них когда-то будут такие же. Смотрительницы и работницы, которым не досталось мужа, смотрели на обрубки с тоской, иногда - со злостью, иногда - с поклонением. Немногочисленные блаженные при виде богато украшенных обрубков ухмылялись и отворачивались. Некоторые блаженные - особенно те, кому тоже когда-то обрубили пальцы в обряде венчания - не могли скрывать слез. Но те практически всегда ревели, нарушая спокойствие коммуны и всей деревни, и их просто ссылали в шалаши на окраине деревни, откуда их завывания не было слышно.
Вольха не знала, как она относилась к этому показателю статуса удачливой замужней женщины. Ее всегда ужасал обряд венчания, когда молодой женщине обрубали указательные и средние пальцы на обеих руках, и потом прижигали обрубки раскаленной ритуальной печатью. Крик невесты разносился по всей долине, эхом отражался от хребтов гор, и множился в воздухе леденящей душу венчальной песней. На подвенечное платье, заботливо сотканное и сшитое матерью и сестрами, падали брызги крови, и расплывались и застывали в жутких формах. По этим бурым формам деревенские монахи и старшины потом предвещали судьбу новой семьи: сколько детей у них будет, как долго будут они жить, чем новый глава семейства будет кормить семью, от каких недугов они умрут... Вольха иногда не знала даже, что было ужаснее: ритуал обрубания пальцев, или эти пророчества. Она не могла понять, зачем все это знать молодой паре, и какое отношение пятна крови на платье могут иметь к судьбе жениха и невесты. Но обычно пророчества сбывались с поразительной точностью, и потому сомневаться в обряде не было причин.
Ах, если бы Вольха могла перестать сомневаться только потому, что не было видимых причин для сомнений.
Когда раны от обрубленных пальцев заживали, невеста обычно была уже на сносях. И тогда, в качестве благословения для молодой матери и будущего ребенка, семья мужа дарила ритуал украшения обрубков. Украшали пальцы обычно татуировками, от простых полосок если семья не могла собрать достаточно даров для художника, до витиеватых узоров с особой символикой, если семья была зажиточной. Особенно богатые дарили невесте самоцветы, которые вжигали прямо в кожу обрубленных пальцев.
***
Такие самоцветы были у бабушки, ей посчастливилось стать женой сына самого богатого старшины за всю историю деревни. Поговаривали, что другие девушки ей завидовали так сильно, что не раз пытались убить или изуродовать ее лицо. От этих попыток у бабушки осталось два шрама на лице - на лбу, и на подбородке. И глубокий шрам на кривой ноге - одна из соперниц устроила ей капкан, и молодая тогда еще невестка старшины сломала ногу, угодив в него. Тогда обрубленные пальцы бабушки уже были инкрустированы редкими самоцветами, которые оплетал причудливый рисунок мастерски выполненных татуировок, а сама женщина уже вынашивала отца Вольхи, который чудом остался жив после проделки соперницы.