***
Несколько раз у нее срывались ступни, и она умудрялась вцепиться в уступ и не упасть.
Несколько раз во время привала она слышала, как дикие звери шумели в кустах совсем рядом с ней. Она слышала вой волков, и, засыпая, готовилась проснуться от того, что острые клыки впиваются в ее шею.
Она видела, как трава шевелилась от ползущей рядом змеи, и была готова не проснуться, отравленная ядом гадюки.
А потом она просто перестала обращать на все внимание и представлять все ужасы столкновения с дикой природой гор. У нее не осталось оценок, памяти, мыслей. В мире перестало существовать что-то кроме этого камня, на который встает опухшая ступня, этого выступа, за который хватаются сбитые в кровь пальцы. И боль, боль, боль. Весь мир превратился в движение и боль, боль и движение. Она потеряла счет времени и пространства, она не знала сколько ночей она ночевала в этих горах, сколько она уже прошла, и в какую сторону она шла вообще. Она просто двигалась вперед и старался не сорваться вот с этого уступа. А что будет потом - не имело значения.
Она уже умерла там, перед подъемом в гору. Там, у основания горы, когда она еще могла вернуться в деревню, принять обряд венчания с Могутой, и остаться в безопасности и сытости, она выбрала смерть. Теперь она больше не надеялась ни на что, и все силы прилагала, чтобы сделать следующий шаг, и покрепче ухватиться за следующий уступ. Потому что это - единственное, что ей осталось в жизни.
У Вольхи очень быстро закончился запас воды и еды, который она могла унести с собой в мешке, спешно убегая из деревни. Вольха поймала себя на том, что совсем не приготовилась к дальнему походу в Долину Драконов потому, что просто не ожидала прожить достаточно, чтобы ей потребовалось больше запасов. Но сухари, сушеные ягоды и вода закончились, а она была все еще жива. Было очень странно не испытывать ни радости, ни разочарования, когда дело касалось собственной жизни или смерти. Вольха просто стала думать, где раздобыть ровно столько воды, чтобы утолить жажду прямо сейчас. И где раздобыть ровно столько еды, чтобы прямо сейчас перестало настойчиво сосать под ложечкой. А до следующего приступа жажды или голода она вполне могла и не дожить - каждый уступ и каждый привал, каждый шум в кустах и каждое шевеление в траве несли с собой мгновенную гибель.
Это должно было пугать, но это странным образом не пугало, а наоборот - освобождало и придавало сил, помогало ясно мыслить и приспосабливаться. Вольха давно не собирала диких ягод, но в детстве бабушка учила ее отличать съедобные ягоды от ядовитых, находить, где прячутся самые крупные и спелые. В горах ягод было много, они были сочные, и помогали утолить и голод, и жажду.
Вольха находила родники чистой воды, а если не могла найти родник - собирала росу с трав и листьев. Рацион этот был очень скудным, но Вольха не помнила, чтобы когда-то так же наслаждалась вкусом свежей воды или сладостью ягоды.
Когда каждая ягода и каждый глоток родниковой воды могут стать последними, у них появляется совершенно необычный вкус.
***
Вольха очень боялась того, что ее начнут преследовать. На привалах, когда она не столько засыпала, сколько теряла сознание от усталости, она просыпалась с ощущением, что ее вот-вот схватят сильные руки Могутиных братьев и отволокут обратно в деревню. Она вскакивала, понимала, что ей все померещилось в забытьи, и потом еще долго сидела, поджав колени к груди, боясь уснуть.
“Неужели это возможно” - думала она. “Даже сейчас, когда я в полшаге от мучительной смерти, больше всего я боюсь вернуться в деревню, в прежнюю жизнь, и застрять в ней навсегда, потеряв пальцы. Как такое возможно, что я больше боюсь стать Могутиной женой, чем стать ужином стаи волков?” Это ей было непонятно. Она не могла объяснить себе это ощущение свободы, которое ей дала готовность принять смерть. Похоронив себя в мыслях, смирившись с любой долей, перестав ожидать от жизни надежного мужа, легкого быта, почета и самоцветов на пальцах, она обрела непонятную любовь к жизни здесь, в диких горных лесах, впроголодь, среди диких зверей, на пути в Долину Драконов.
А еще ей казалось, что тот уголек жизни, который тлел в ней, когда она по ночам смотрела на звездное небо, живя в деревне, сейчас становится ярче, жарче, разгорается в пламя, и сжигает все, о чем она когда-то переживала. Вернуться же в деревню означало потушить это слабое еще пламя навсегда, и даже углей не оставить. Она не знала, что это с ней происходит. Она знала точно, что она этим не готова поступиться, что лучше умереть с ощущением этого огня в сердце, чем жить с холодной золой.