Лорне не требуется много времени, чтобы классифицировать состояние мистера Мунокса как 295.30, шизофрения, параноидальный тип. Охранник уводит его. Лорна знает, что его сопроводят в закрытую палату, накачают под завязку халдолом, выставят, заторможенного и сговорчивого, перед судом, зарегистрируют его заявление о признании вины, приговорят к принудительным работам, а потом вышвырнут на улицу в том же психически нестабильном состоянии, в каком и арестовывали. Рано или поздно он кого-нибудь убьет, и тогда штат Флорида, сочтя его угрозой для общества, спровадит бедолагу на тот свет с помощью смертельной инъекции. Скверно, конечно, но это не ее дело, а Лорна приучилась ограничивать свои соображения зоной собственной персональной ответственности. Она объявляет его неспособным предстать перед судом и подмахивает бланк: подошло время ланча.
Женский туалет здесь крохотный, что и неудивительно для учреждения (тюрьмы), управляемого и заселенного почти исключительно мужчинами. Облегчившись (состояние мочевого пузыря имеет весьма существенное значение для успешной работы судебного психолога), она всматривается в свое отражение в мутном зеркале. На ней желтовато-коричневый хлопковый костюм, и даже нижнее белье выдержано в ненавязчивых бледно-серых тонах. Она объясняет такую манеру одеваться тем, что, имея дело с ненормальными, лучше воздерживаться от кричащих тонов, однако в действительности начала одеваться так задолго до того, как стала психиатром.
«Девочка, ну почему ты стараешься выглядеть как сухой лист?» — спрашивает ее подруга Шерил. Сегодня они встретятся за ланчем, и Шерил опять заведет ту же пластинку. Чтобы угодить приятельнице, Лорна даже накладывает больше макияжа, чем обычно: голубоватые тени для глаз, тушь на ресницы, более темная помада, тональный крем. Правда, без последнего можно бы было обойтись: кожа у нее безупречная. Это ее главное достоинство, думает она, хотя обычно «ну, зато у нее прекрасная кожа» говорят о толстых, непривлекательных девушках. Таких, как она. Из-за высокого роста она вынуждена пригибаться, чтобы увидеть свое лицо в зеркале, а выйдя из туалета, все равно будет сутулиться, потому что это ее обычная осанка. «Не горбись, выпрямись», — без конца твердил ее отец, но в этом отношении, как, впрочем, и во многих других, она не была послушной дочерью. Как с детства взяла эту манеру, так по сию пору и ходит с округленными плечами да чуть склоненной вперед головой. Все эти манипуляции необходимы, чтобы скрыть большую, округлую грудь. Выступающую, как любят писать в бульварных изданиях. Четко обозначенную талию и широкие бедра она старается замаскировать с помощью просторного жакета, который сейчас ненадолго снимает, чтобы опрыснуть подмышки антиперспирантом. Лорна не создана для тропиков, и в ее сознании в тысячный раз всплывает вопрос: почему она здесь остается? И не может найти ответ: похоже, просто срабатывает сила инерции. Хотя Лорна не робеет, отстаивая свои прерогативы, внутренне она боится перемен.
Другим ее несомненным достоинством являются волосы: они длинные, шелковистые, медового цвета. Она понимает, что им следует придать разумную форму, но из духа противоречия носит их зачесанными назад, собрав в невыразительный узел. Сейчас она поправляет его, прилаживая норовящие выпасть заколки, и, снова надев жакет, завершает придирчивый осмотр. Сто лет назад появление Лорны Уайз остановило бы движение конок и экипажей на любой улице мира, да и пятьдесят лет назад она смотрелась бы штучкой в духе Мэрилин Монро, но нынче в моде девушки, похожие на семнадцатилетних игроков мужской сборной по бейсболу. Так или иначе, объективно Лорна обладает неоспоримыми женскими достоинствами, но сама в них отнюдь не уверена, если не считать кожи. Вот в чем коренится и причина ее осанки, и манера одеваться.
Сутулясь, она выходит из ванной комнаты и покидает здание, помахав сидящему за окошком вахты Эрнесто. Тот, провожая алчным взглядом ее прекрасную покачивающуюся задницу, вздыхает, но Лорна этого не слышит, да и вряд ли одобрила бы — не из расового предубеждения (уж от этого-то она полностью свободна), а потому что ей нравятся мужчины, которым хочется, чтобы она похудела. И все ее психологическое образование не в силах справиться с этим странным извращением.
Снаружи, на улице, конечно, жарко и влажно, хотя через несколько часов станет еще хуже. Конец сентября, в Майами еще лето, и город томится в ожидании облегчения, наступающего с окончанием туристического сезона. Она переходит на другую сторону Тринадцатой северо-западной и останавливается у обочины, в тени огромного, сложенного из красного кирпича здания тюрьмы. Даже в тени она начинает потеть, но надеется, что благодаря обработке антиперспирантом пятна под мышками не расплывутся. Вскоре у обочины останавливается серебристый седан «крайслер», и Лорна ныряет в салон, радуясь прохладе, созданной кондиционером. Шерил Уэйтс, ее лучшая подруга, тоже одета в полотняный костюм, но сшитый из ткани цвета фуксии. Под ним у нее белая блузка из полиэстера с фонтаном кружев у горла, на губах помада того же цвета фуксии, глянцевый блеск которой особенно эффектен на фоне кофейного цвета кожи. Росту Шерил почти такого же, как Лорна, а весит на двадцать фунтов больше, но она совершенно не заботится о фигуре, будучи уверена, что и так выглядит потрясающе, и, насколько может судить Лорна, муж Шерил полностью разделяет ее уверенность.
Лорна нередко задается вопросом, какова основная причина их дружбы, и порой ее одолевают недостойные мысли насчет того, что Шерил пользуется резким контрастом между ними. И хотя черная женственность подруги затмевает ее собственную, она все равно любит ее и ощущает ответную любовь. Впрочем, может быть, это тоже иллюзия? Кто теперь может сказать?
Они подружились еще в первый день занятий в Барри-колледже, обе получили степень магистра, и с той поры, пропустив лишь время, проведенное Лорной на севере, в Корнелле (степень доктора философии), она раз в неделю непременно обедала с Шерил Уэйтс и, можно сказать, стала членом ее семьи. Шерил являлась психиатром социальной службы и возглавляла отдел психического здоровья в Либерти-сити, бедном черном районе Майами, где ее считают то святой, то толстозадой сукой, причем нередко одни и те же люди, в зависимости от настроения.
Они отправляются в умеренно дорогой ресторан в прибрежном отеле с прекрасным видом на бухту Бискайн. Цены там, в этом сходятся они обе, довольно высоки, но меню того стоит. Подруги ревностно блюдут очередь по оплате счета. В ожидании заказа женщины обмениваются новостями, которые, учитывая образ их жизни, на восемьдесят процентов состоят из забавной болтовни Шерил, всегда предваряемой фразой «дисфункция в здоровой черной семье». Она с удовольствием рассказывает о муже Леоне, патрульном лейтенанте в полицейском управлении Майами, самом никчемном мужчине на свете, и троих дефективных, непослушных детях, обреченных сгинуть на улицах. Все это, разумеется, не соответствует действительности: дети у нее нормальные, а уж муж и вовсе выше всяких похвал. В ответ Лорна рассказывает истории о своих пациентах, включая Дидерофф и ее святых, — конечно, не называя никаких имен. Шерил, похоже, эта история заинтересовывает, но ведь ее подруга особа религиозная, католичка, а стало быть, по мнению Лорны, в этом смысле недалеко ушла от вышеупомянутой пациентки. Остальная часть их разговора посвящена, как обычно, Лорне и мужчинам.
— Есть кто-нибудь на горизонте? — спрашивает Шерил.
— Никого подходящего.
— Тяжелый случай.
— Ну, перестань. Мне всего тридцать четыре.
— Ага. Насколько мне известно, ты пока не встречалась ни с одним стоящим мужчиной. Все эти тощие белые интеллектуалы до безобразия инфантильны и хотят, чтобы ты была им мамочкой, пока они морочат тебе голову. Тебе нужно как-то разобраться в своей жизни, девочка.