— Если что и нарушил, мы это замнем. У мертвеца, знаешь ли, по части прав глухо, он тебе претензий не предъявит, хотя предполагается, что мы просто осматриваем место происшествия и ни черта тут не трогаем, пока не нагрянет вся орава. А сейчас почему бы тебе не составить компанию мисс Дидерофф, пока я взгляну на твою улику?
— А что она говорит?
— Черт меня побери, если я понял, — отозвался Паз и направился на балкон, где присел на корточки над обнаруженным Моралесом предметом.
В шестнадцать лет, без гроша в кармане, Паз собственноручно перебирал находившийся на последнем издыхании двигатель своей первой машины, «Меркьюри-56», а потому сразу понял, что перед ним. Это был шток — короткий, крепкий стальной стержень, соединяющий поршень двигателя внутреннего сгорания с коленчатым валом, который в данном случае был крупнее, чем у «меркьюри». Может быть, от большого дизельного мотора. С одной его стороны находилось кольцо пошире, обхватывавшее коленвал, а с другой — поуже, надевавшееся на штырь внутри поршня. Со стороны большого кольца виднелось пятно крови с несколькими прилипшими к нему темными волосками, которые вполне могли принадлежать жертве. Судя по всему, шток был совсем новый, еще в смазке. Паз пригнулся, опершись об пол костяшками пальцев, как шимпанзе, и разглядел на маслянистой пленке, покрывавшей стержень ниже кольца, несколько почти идеальных отпечатков пальцев.
Так, так, неплохо. Совсем неплохо.
Он встал и посмотрел через кованые железные перила балкона. С высоты десятого этажа было прекрасно видно, как вокруг пронзенной жертвы хлопочут, щелкая камерами и собирая образцы, криминалисты. Паз пожелал им удачи, не сомневаясь, впрочем, что основные улики будут найдены здесь, в номере 10 «Д». Он достал мобильник и позвонил начальнику работавшей внизу группы, позабавившись возможностью видеть человека, которому звонит. Паз помахал ей, она ответила тем же, и он предложил ей как можно скорее подняться в номер 10 «Д», а сам вернулся в комнату, взял стул и уселся лицом к Эммилу Дидерофф.
— Итак, мисс Дидерофф… могу я называть вас Эммилу?
Она кивнула.
— Эммилу, что вас связывает с Джабиром аль-Мувалидом? Вы его друг?
— О нет. Он был нашим врагом.
— «Нашим» это?..
— Моего племени. Пенг динка. Мониянг.
— Хм, вот оно что. А в чем была причина?..
— Он загубил сотни, может быть, тысячи жизней. Я не о войне, нет. Он командовал отрядом, своего рода «эскадроном смерти».
— Понятно. И где это было? Здесь, в Майами?
Выражение ее лица неожиданно изменилось, как будто она вдруг осознала, где находится и что происходит.
— Что вообще за дела? — спросила она Паза с таким видом, словно только сейчас его заметила. — Откуда вы здесь взялись? И где он?
— Он мертв, — без экивоков ответил Паз. — Минут двадцать назад выпал из окна и напоролся на штыри ограды.
Женщина вздохнула, зрачки ее слегка расширились.
— Ну что ж, — промолвила она, — да помилует Господь его душу. — А потом добавила что-то на звонком, незнакомом Пазу языке.
Он внимательно рассматривал лицо женщины. Удивление казалось неподдельным, но опять же, если она наполовину такая чокнутая, какой выглядит в настоящий момент, то кто знает, чего от нее можно ждать. Паз имел несколько больший опыт соприкосновения с экзотическими проявлениями психики, нежели среднестатистический детектив, и напоминание об одном таком случае тут же отозвалось раздражающим покалыванием в животе, на пару дюймов внутрь от пряжки ремня.
— Итак, Эммилу… вы что-нибудь знаете о том, как его угораздило свалиться с балкона?
— Нет, я его не застала. Я же сказала вам, что нашла его номер, увидела открытую дверь, вошла и стала ждать.
— И молиться.
— Я заметила призрак. Я не видела ее уже довольно давно, и, наверное, мне стало малость не по себе.
Паз отметил, что на ее высоких скулах выступила краска. Признак смущения? Растерянности? Или вины?
— Хорошо. Скажите мне, вы знаете, что такое соединительный шток?
— Конечно. Это деталь мотора. А что?
— У вас он с собой? Я имею в виду, не в вашей машине, а отдельно. Как запасная часть?
— Со мной нет. Послушайте, в толк не возьму: при чем тут этот шток?
— Но у вас он все-таки есть.
Она покачала головой.
— Есть один, в багажнике моего грузовика. То есть, конечно, грузовика Джека Уилсона. «Братья Уилсон», с южной Ривер-драйв, я у них работаю. На подхвате, гоняю туда-сюда. Нынче вот ездила в «Шаттук машин», это на Первой северо-западной, забрала у них отремонтированные детали для «Русалки-метеора», а по дороге приметила полковника. Он стоял у будки телефона-автомата, через дорогу. Увидела и увязалась за ним.
— Ага, понятно. Вы последовали за ним, проникли сюда, дождались его, а когда он пришел, приложили его соединительным штоком по затылку, подтащили к балкону и перевалили через перила. Так было дело, Эммилу?
Ее рот округлился, приняв форму маленькой розовой буквы «о». Паз должен был признать, что если это игра, то игра превосходная.
— Вы думаете, его убила я?
— Ну, у нас имеется соединительный шток с кровью и волосами на нем. Создается впечатление, будто кто-то огрел им Джабира по голове, а потом сбросил вниз. А вы сидите здесь, молитесь, а потом говорите, что этот Джабир был вашим врагом и вы следовали за ним от самой реки. Что, по-вашему, я должен думать?
Она уставилась на него. Он заглянул ей в глаза и испытал шок, словно одновременно заглянул в глаза двух совершенно разных людей: холодные ледышки беспощадного убийцы и исполненные мягкой печали небесно-голубые очи Пресвятой Девы с иконы.
Наваждение длилось всего лишь миг, и Паз с готовностью решил бы, что ему почудилось, но почувствовал, как выступил пот на верхней губе и заныло в копчике.
— Жуть дерьмовая, — сказал он себе, переводя сбившееся дыхание. — Жуть дерьмовая, аж оторопь берет.
Однако наваждение сгинуло, Паз зачитал Эммилу Дидерофф ее права, и Моралес надел на нее наручники.
— А ведь она сказала, что несчастий больше не будет, — промолвила женщина тихим, удивленным голосом, словно снова впадая в транс.
— Кто, Эммилу? Кто сказал?
— Екатерина. Это так странно. Никогда не знаешь, что у Него для вас припасено. Жизнь очень интересна в этом смысле. Но вы знайте, я правда не убивала его. Одно время хотела, и, может быть, тогда это было уместно, но не теперь.
— Зачем же тогда вы пошли за ним следом?
— Я хотела простить его.
В ответ на это у Паза просто не нашлось слов. Он кивнул Моралесу, и тот увел задержанную.
* * *Оформление, как всегда, заняло несколько часов. Пока они болтались у кабинета прокурора штата, Паз беседовал с Моралесом, которого, как оказалось, звали Тито. Ясное дело, оба они, Тито и Яго, прошлись насчет своих кубинских имен и перебросились несколькими фразами по-испански, хотя Моралес, понимая родной язык, говорил на нем плохо. Он был эмигрантом (или изгнанником, в зависимости от того, с кем разговариваешь) во втором поколении и английским владел лучше, чем испанским. В присущей опытному детективу непринужденной манере Паз за короткое время вытянул из Моралеса всю подноготную, не рассказав о себе ничего, кроме того, что все и так знали из средств массовой информации. Моралесу исполнилось двадцать три, жениться он пока не успел, жил дома, пару семестров посещал университет Майами-Дэйд и в целом был доволен жизнью, хотя порой его тянуло к чему-то более авантюрному. Он даже подумывал, не записаться ли в морскую пехоту, но не хотел оставлять хворавшую мать. Служба в полиции позволяла и не киснуть где-нибудь в офисе, и не отрываться от дома. Паз спросил, как видит Моралес свое полицейское будущее, и тот ответил, что хотел бы стать детективом. Паз рассказал ему, как попал в детективы сам, поймав парня из пригорода, убившего японскую туристку, но этот факт его биографии Моралесу, похоже, был уже известен.
Из их короткого знакомства Джимми Паз вынес два открытия, несколько его удививших. Первое состояло в том, что, несмотря на несущественную разницу в возрасте, молодой коп был в гораздо большей степени американцем, чем он сам. Паз обычно не думал о себе в первую очередь как о кубинце, но сейчас понял: дело в том, что он подсознательно сравнивает себя со своей собственной матерью, потому как провел немало времени в особой атмосфере ее ресторана. Однако по сравнению с Моралесом он вполне годился на роль малого в соломенном сомбреро, ведущего под уздцы осла, запряженного в груженную сахарным тростником повозку. Второе заключалось в том, как искренне Моралес радовался факту своего знакомства с Джимми Пазом. Не приходилось сомневаться, что мальчишка обязательно похвастается этим и перед матушкой, и перед знакомыми, на которых его рассказ, в свою очередь, произведет впечатление. Причем этот мальчишка был белым. Паз бывал на телевидении и на подиумах, ему пожимали руку мэр, и конгрессмен, и прокурор округа Дэйд, но все это было связано с конкретным событием, или скорее с конкретной версией этого события — поимкой так называемого ужасного убийцы вуду, каковая версия, как прекрасно знал Паз, была сфабрикована от начала и до конца. Будучи единственным в округе Дэйд человеком, осведомленным об истинном положении вещей, детектив предпочитал вовсе не вспоминать эту историю, но неподдельное восхищение патрульного тронуло его. Главное, для молодого копа цвет кожи предмета его восхищения действительно не имел значения, и Паз, не зная даже, хорошо это или плохо, почувствовал, что сближается с теми избранными представителями своей расы, которых узнают по одному имени или прозвищу: Опра, Тигр или Баклан.