– Нили, это все тебе еще откликнется, – сказал Генри. – Ты не можешь вот так запросто брать все, что тебе захочется, не считаясь c чувствами других. Каждый в конце концов получает по заслугам.
– Я не каждый! – визгливо крикнула Нили. – И мне уже давно пора получить то, чего мне хочется. А знаешь почему? Потому что всю жизнь я только и делала, что отдавала. Даже в детстве… Эти бездарные «Гаучерос» танцевать не умели, номер держался только на мне. Мой зятек – теперь он кассир в «Мейси» – так и не сумел сделать ни одного номера, после того как я ушла. Киностудии я принесла кучу денег – а они меня вышвырнули пинком под зад. Но ничто не может меня уничтожить. Ты прекрасно знаешь, что нет никого, равного мне. И я вовсе не обязана жить по каким-то там вонючим правилам, выдуманным для обыкновенных людей, потому что я – необыкновенная. Повторяю, меня ничто не может уничтожить. Демерол, таблетки, дурдом, лишний вес – ничего! Но от Лайона я завожусь. Мне не нужно есть, когда рядом Лайон. Теперь я могу пить и принимать таблетки для похудания и снотворное – и ничего мне не делается. Черт побери, Генри, мой талант делает счастливым весь мир! А меня делает счастливой Лайон. Разве у меня нет права быть счастливой? Мне нужен Лайон. Кто такая Энн, в конце концов?
– Всего-навсего твоя лучшая подруга!
– Ну да, еще бы. Да ей повезло, что я вообще c ней общалась. А действительно, c чего бы ей не хотеть со мной водиться? Я колоритна, я звезда. А кто она, черт возьми, такая, если разобраться? Даже в детстве я была куда талантливей. Да, у нее были хорошие манеры, но и все. А теперь кто она такая? Тощее ничтожество, которое годами продавало по телику лак для ногтей и спало c каким-то старым скотом? И она за его же деньги купила Лайона, а теперь строит из себя поруганную невинность. Этакую Деву Марию c младенцем. Ну а мне-то деньги платили не за красивую рожу, я их зарабатывала своим талантом. У нее и так слишком долго была сладкая жизнь – и все из-за ее классной внешности. Ей теперь около тридцати восьми, а мне тридцать четыре, но моя внешность не имеет никакого значения. Мой успех никогда от внешности не зависел. Так что, если ты друг Энн, скажи ей, чтобы дала Лайону свободу. Тогда она сможет сделать себе пластическую операцию и, может, ей удастся подцепить Кевина Гилмора или еще какого-нибудь придурка. Ей всегда везло на миллионеров! – Потом, презрительно хрюкнув, Нили бросила трубку.
Энн медленно положила трубку на место. Она подошла к зеркалу. Тонкие морщинки под глазами были сегодня глубоки, и вокруг рта были видны маленькие складки. Странно, она никогда толком не думала о своей внешности применительно к Лайону, но…
– Отойди от зеркала! – Генри вошел в комнату. – У этой ведьмы круги под глазами до самого подбородка. И я был крайне рад услышать, что теперь она не может пить. У нее поражена печень.
Энн начало трясти. Генри схватил ее и прижал к себе.
– Успокойся! Она только била на эффект. Она же знает, что я буду говорить c тобой.
– Может быть, она права, Генри. Может быть, Лайон действительно хочет уйти от меня.
– Лайон ничего подобного не говорил. Слушай, Энн, ты же мне сказала, что он мнет постель. Он все еще врет тебе. Все еще придумывает оправдания.
– Спасибо ему за маленькие знаки внимания, – сквозь слезы сказала она.
– Погоди, Энн. Нили сказала, что ничто не может уничтожить ее талант. Да, ничто – кроме самой Нили. Она сама себя погубит – вот увидишь.
Она покачала головой:
– Это конец. Дальше я не могу.
– Еще как можешь! И будешь. В тебе есть порода. И ты можешь быть не менее сильной и крепкой, чем эта сучка.
Этой ночью Лайон даже не позвонил. Он просто не пришел. Она собиралась принять пилюлю в полночь, когда услышала плач ребенка. Джен была хорошая девочка и ночью, как правило, спала спокойно, не просыпаясь. Что-то, должно быть, случилось. Господи, а у мисс Казинс как раз выходной! Энн вбежала в детскую. Лицо у девочки было красным, и она орала благим матом. Энн осторожно вынула ее из кроватки. Она стала искать, не попала ли в ребенка случайно булавка. Джен была мокрая, но никаких булавок в ней не было. Энн сменила пеленку и дала ребенку воды в бутылочке, но Джен не стала пить, а принялась орать еще громче. Она была горячая на ощупь. Может быть, зубы режутся? Энн натерла девочке десны болеутоляющим средством, на которое мисс Казинс просто молилась. Но девочка оставалась беспокойной и хныкала. Затем, для успокоения, Энн смерила ребенку температуру. Тридцать девять градусов! С ребенком на руках она помчалась по коридору и забарабанила в дверь горничной. Сонная женщина послушно надела халат и держала вопящего ребенка, пока Энн пыталась вызвать врача.