Вчерашний вечер я провел с одним очаровательным существом, и несколько часов она рассказывала мне о трудностях, перенесенных ею во время войны. Ни тебе капроновых чулок, ни помады в пластмассовых тюбиках, ни заколок для волос… в общем все было «ужасно»! Кажется, больше всего она страдала от отсутствия капроновых чулок. Она была фотомоделью, и ноги имели для нее большое значение. Сказала, что страшно рада, что мы изобрели наконец атомную бомбу — она уже донашивала последнюю, шестую, пару, когда мы ее сбросили. ;
— Думаю, что на войне только одно имеет значение — остаться в живых, а все остальное отступает на задний план, — тихо проговорила Анна.
— И еще до конца войны ты лишен возможности загадывать наперед, — ответил он. — Ничего не планируешь дальше завтрашнего дня. А если и позволяешь себе думать о будущем, о своих планах на жизнь, то теряешь все свое мужество. И внезапно воскрешаешь в памяти все те бессмысленные занятия, на которые ты так бесцельно растрачивал свое время… ушедшие минуты, которых уже не вернуть. И тогда понимаешь, что время — самая драгоценная вещь на свете. Потому что время — это жизнь. Единственное, что никогда больше не вернется к тебе. Ты можешь потерять девушку и добиться, чтобы она вернулась к тебе, или же найти другую. Но секунда, вот эта самая секунда, она проходит, и проходит безвозвратно, — он говорил вполголоса, уйдя в воспоминания, и она заметила тонкие морщинки, лучами расходящиеся от уголков его глаз.
— У нас был один капрал… Раз мы заночевали вдвоем в каком-то амбаре, вернее, в том, что от него осталось. Обоим не спалось. Капрал постоянно разминал в руке землю. Говорил то и дело: «Земля тут прекрасная». Кажется, у него была ферма в Пенсильвании. Он рассказывал мне о своих заботах, о хлопотах с персиковыми деревьями и о планах расширить ферму, когда вернется домой. Хотел, чтобы она понравилась его детям, когда те вырастут. Вот только земля его беспокоила. Недостаточно плодородная. Только об этом и говорил. И вскоре я поймал себя на том, что тоже тревожусь за его бедную истощенную землю — даже советовал ему что-то. Помнится, когда я наконец уснул, то снились мне удобрения и бесконечные акры персиковых деревьев. На следующий день нам пришлось туго. Нарвались на минное поле… на снайперов… да и погода была отвратительная. Вечером я составлял донесения о погибших. Проверял личные знаки. Один из них принадлежал тому капралу. Я сидел, тупо глядя на его личный знак. Еще вчера это был живой человек, который всю свою последнюю ночь напролет провел в тревожных мыслях о земле и удобрениях. И вот теперь своей собственной кровью он удобряет чужую землю. — Лайон посмотрел на нее. и внезапно улыбнулся. — А я вот сижу здесь и отнимаю у тебя время своей болтовней об этом.
— Нет, продолжай, пожалуйста. Он странно посмотрел на нее.
— Сегодня я наговорил много всего такого… такого, что следовало бы держать при себе. — Он подал знак, чтобы принесли счет. — Однако хватит, я и так уже отнял у тебя достаточно времени. Оставшуюся часть дня займись собой. Купи новое платье, сделай укладку… или еще что-нибудь приятное из того, что должна делать красивая девушка.
— Эта конкретная девушка пойдет на работу.
— Ничего подобного. Это я тебе приказываю. Генри вообще думал, что у тебя уйдет на это несколько дней. Отдыхать — вот самое малое из того, что ты заслужила. Плюс премию в размере двухнедельного жалованья. Я позабочусь об этом.
— Но я даже не думала…
— Ерунда. Я рассчитывал, что посреднику из бюро по найму квартир мне придется дать сверху не меньше месячной платы. Пусть это будет моим первым распоряжением в фирме «Баллами и Бэллоуз». Итак, ты получаешь премию в размере двухнедельного жалованья и полдня свободны.
Эти полдня она взяла, но не стала делать ничего из того, что он предлагал ей. Прошлась по Пятой авеню. Посмотрела, что начинают носить и что входит в моду на зимний сезон. Посидела в сквере на Плазе. И все это время из головы у нее не выходил Лайон Берк. Он затмевал собою всех, кого она когда-либо знала. Сначала она была потрясена улыбчивым, загадочно-непостижимым Лайоном, однако тот Лайон, который рассказывал ей о войне, показался ей доступным, способным к сопереживанию. Как он сочувствовал тому капралу! Что же собой представляет Лайон Берк на самом деле?
Выйдя из сквера, она пошла назад по Пятой авеню. Становилось поздно. Ей нужно зайти домой переодеться. Вечером за ней должен заехать Аллен. Аллен! Она не может выйти замуж за Аллена! Это противоречило бы всему, что она говорила только что. Вот когда бы она действительно сдалась! Ей еще слишком рано идти на компромиссы, расставаясь даже с частью своей мечты.
Она все скажет ему за ужином. Но подать это нужно будет мягко, тактично. Нельзя же заявить с ходу: «Привет, Аллен. Я не пойду за тебя». За ужином она подготовит почву и объявит ему об этом непринужденно, но твердо. Вот так, и ничего тут сложного.
Однако все оказалось сложным. На этот раз никакого тихого французского ресторанчика не было. Аллену больше не требовалось скрывать, кто он такой. Они отправились в ресторан «21». Ему кланялись официанты, и все называли его по имени. И сам он, казалось, знал всех сидящих в зале.
— Кстати, Анна, тебе нравится жить за городом? — спросил он. — У нас есть дом в Гринвидже… Это было началом.
— Нет, этого мне хватало и в Лоренсвилле. По правде говоря, Аллен, мне нужно тебе что-то сказать, нечто такое, что ты должен понять…