Февраль оказался похожим на опасный спуск по ледопаду – Валерия преодолевала день за днём последнего зимнего месяца, находясь в постоянном напряжении и неослабевающем страхе. Ежедневно Валерия думала о том, что она, возможно, беременна. Ежечасно, ежеминутно её не покидали мысли о том, что месячные не начнутся и тогда… Она больше никогда не увидит Игоря и никогда не будет счастлива. А Лера так хотела преодолеть этот опасный участок и почувствовать под ногами устойчивую поверхность. И Валерия постоянно прислушивалась к себе, пытаясь уловить позывные приближающегося спасения, пытаясь почувствовать признаки изменения в сторону покоя и облегчения.
Лера десятки раз брала календарик и пересчитывала дни: с каждым разом количество дней уменьшалось – приближалась дата наступления решающего дня. Валерия чуть ли не ежечасно наблюдала за собой, пытаясь ощутить обычные признаки: лёгкую боль в пояснице или потягивание внизу живота. А порой ей казалось, что всё – началось! Она бежала в ванную, но увы…
Валерия была на пределе, нервы её натягивались всё сильнее. И что-то внутри, что-то сдерживающее слёзы и горе вот-вот готово было лопнуть. Валерия чувствовала, что она скоро не выдержит такого напряжённого ожидания и… И сорвётся в пропасть. Разобьется об острые камни…
А все вокруг были рады и счастливы. Вера Петровна неустанно говорила о будущем внуке, отец Эдуарда поддакивал жене. Сам же Эдик соглашался с родителями и улыбался Валерии, подмигивал ей и мечтал о том клёвом времени, когда он сможет удовлетворяться ею при свете дня.
Даже бабушка, которая всегда говорила, что прежде чем рожать, нужно закончить образование и обрести устойчивое положение и стабильный доход, теперь уговаривала её рожать.
– А мы с Верой на что? – стала говорить Валентина Сергеевна. – Мы будем заниматься внуком, а вы спокойно учитесь и работайте.
Валерия вначале не понимала, в чём причина такого резкого изменения бабушкиной позиции. Но совсем скоро она догадалась – Валентина Сергеевна боялась потерять внучку. Валерия помирилась с ленинградскими родственниками, и это означало, что теперь Валентина Сергеевна перестала быть для Леры единственной, незаменимой и родной. Валерия поняла это, когда бабушка стала отказываться разговаривать о поездке в Питер, находя массу неотложных дел и обещая Лере поговорить о родителях Марины в другой раз. А когда Лера звонила ленинградской бабушке, Валентина Сергеевна не скрывала своего волнения и раздражения.
– Бабуль, ты боишься, что я уеду? – всё же решилась спросить Лера.
Она и огорчалась, понимая, что Валентина Сергеевна нервничает из-за того, что никогда не случится, и сердилась на бабушку за то, что та, вместо того, чтобы откровенно поговорить с внучкой, пыталась решить свою проблему за её спиной.
– Не знаю, – ответила Валентина Сергеевна.
– Это же глупо, бабуль!
– Может быть и глупо, но я не хочу тебя ни с кем делить! Я старый человек, и можно понять мои опасения, правда?
– Но это же ерунда! Ты же знаешь, что мой дом здесь, с тобой! – Валерия мгновенно почувствовала, как начинает быстро-быстро стучать сердце. – И совершенно ни к чему было сговариваться с Верой Петровной, а тем более идти у неё на поводу!
– Это только моё мнение, и Вера Петровна тут ни при чём, – глаза бабушки недовольно блеснули. – Ребёнок тебе нужен для укрепления семьи. Он соединит нас всех. Сплотит тебя с мужем!
– Ты действительно так считаешь? – ужаснулась Лера.
– Да.
– А тебе не приходило в голову, что ребёнок будет несчастен в семье, где нет любви?
– Из-за твоих глупых мыслей может рухнуть твой брак! А ребёнок успокоит тебя и образумит! – громко и резко ответила Валентина Сергеевна. – И если хочешь – да! Я боюсь тебя потерять! И никому не позволю отнять тебя у меня – ни ленинградским, ни этому твоему… летнему увлечению!
Теперь всё встало на свои места, и Лера поняла, почему бабушка не сказала питерским родственникам о смерти отца и почему она теперь согласилась с Верой Петровной – угроза потерять внучку оказалась почти реальной.