В это время автомобиль после крутого подъема покатился по плоской равнине, вдоль набережной последнего шлюза. Насосная станция стояла в глубокой выемке, так что крыша ее возвышалась над окружающей землей. Налево от шлюза громоздились высокие голые скалы. Автомобиль остановился. Чартней, выскочивший из автомобиля первым, разминал затекшие от сиденья ноги.
– Мсье Герье, – обратился он ко мне, – у меня есть свободные полчаса, чтобы пройтись с вами, затем на несколько часов я должен буду проехаться на место постройки, вы же можете закусить у начальника станции, с которым я вас познакомлю.
Я изъявил свое полное согласие.
Мы пошли вдоль скал направо от шлюза. Через пять минут пути я увидел нечто вроде ворот, поставленных между двух скал. Они были открыты, и несколько грузовых автомобилей только что выехали из них. По обеим сторонам ворот стояли на часах звероподобные люди, держа в руках ружья с примкнутыми штыками.
– Туда нас не пустят, – засмеялся Чартней и прошептал на ухо: – Если бы кто-либо хотел бежать, это единственный путь: аэроплан – и до свиданья. – Он захохотал. – Но, увы, на Высоком Утесе никогда еще не побывал ни один чужестранец, по крайней мере, в бодрствующем состоянии. Мы все прошли этот пункт усыпленными.
Обратный путь был совершен без всяких приключений. Я был очень доволен поездкой, с чувством поблагодарил Чартнея. Мы расстались: я отправился ночевать в Колонию, а он остался у себя на квартире, в Новом городе. Оказалось, моя служба протекала вся в мастерских на берегу озера и поэтому не требовала переселения со старой, насиженной уже квартиры в Колонии.
Я часто встречался с Чартнеем, который постоянно был в разъездах по новым строящимся шлюзам.
Через две недели я получил письмо, запечатанное в небольшой, изящной формы конверт. В нем была карточка, на которой я прочел: «Мсье Герье, сим извещаю вас, что 10 февраля сего года дочь моя, мисс Мэри Смит, вступает в брак с мсье Тардье. Венчание будет происходить в часовне около Американского сеттльмента в семь часов вечера; Элеонора Смит».
Как странно мне было читать эти строки и видеть эту толстую карточку с золотым обрезом в обстановке Долины Новой Жизни! Мне кажется, что англичане способны носить фраки и смокинги и посылать пригласительные карточки даже в аду.
Конечно, я с удовольствием поеду на это венчание. Желание видеть мадам Гаро усиливалось с каждым днем. Теперь я получил возможность осуществить его. Я боялся только, что не вытерплю до этого срока.
Наконец настал долгожданный день.
Я провел его на работе. Последнее время мне приходилось бывать на постройке третьего шлюза. Здесь шли землечерпальные работы.
Мои новые приспособления были пущены полным ходом. Воздух сотрясался от звона цепей, визга колес и стука молотов. Многочисленные насосы откачивали грунтовые воды. Удивляли планомерность и спокойствие работы. Не слышно было обычных криков, не видно было суеты и беспорядочной толкотни. Гигантский шлюз создавался с такой быстротой, что общие очертания его менялись с каждым часом. Всевозможные машины, которые я видел здесь, выполняли всю работу при участии самого незначительного количества людей.
Рядом со мной на площадке двигателя сидело существо, которое уже не раз вызывало мое удивление и вместе с тем отвращение. Это был человек-зверь с приплюснутой головой, выдающейся вперед нижней челюстью, широкой грудной клеткой и обросшими волосом руками и ногами. Против него выступали ручки кранов и небольших колес, которые он должен был поворачивать в разные стороны, в зависимости от хода работы механизма, которым он управлял. Работа несложная, но требующая внимания и точности. Мне неприятно было видеть, как управлялось это существо, пуская в ход одновременно то пальцы рук, то ног. При этом оно успевало пристально рассматривать меня своими острыми, узкими глазами.
Особый интерес его привлек мой шоколад, который я вытащил из кармана пальто, чтобы утолить голод. Таблетки, которые составляли основу питания, всегда дополнялись небольшим количеством чего-нибудь сладкого и вкусного. Шоколад, как продукт, получаемый извне, конечно, был доступен только для иностранцев, которых все же, надо сказать, здесь сильно баловали. Я давно уже заметил, что местные жители обладали небольшим пороком, если можно это назвать вообще пороком, – пристрастием ко всевозможным видам сладостей, лакомств и пряностей. Более близкие к иностранцам охотно употребляли вина.
Существо, сидевшее рядом со мной, верно, никогда не видело шоколада, и теперь ноздри его расширялись от запаха, который оно ощущало при его тонком обонянии.
Я отломил половину плитки и подал ему. Он взял ее и, не забывая своей работы, долго крутил шоколад перед своим носом. Потом попробовал языком, откусил от края маленький кусочек, и лицо его выразило полный восторг. Глаза его смотрели на меня другим взглядом: в них блестели доброта и благодарность. Я почувствовал, что приобретаю расположение этого животного. Я спросил:
– Как вас зовут?
В ответ этот человек-зверь прохрипел:
– Ур.
Это прозвище хорошо подходило к его хозяину. Я дал ему еще кусок шоколадной плитки. Он взял ее, но не стал есть, а спрятал в карман и после длительного молчания спросил меня:
– Как называется?
Английский язык этого зверя был правильный, но отличался лаконичностью.
– Шоколад.
– Он очень вкусен, вкуснее меда.
Я понял, что этим сравнением Ур хотел показать, что шоколад ему нравится больше всех лакомств, которые он знал.
Я посмотрел на его номер. Знаменатель показывал, что Ур принадлежит к 177-му разряду.
– Людей вашего разряда здесь работает много? – обратился я к нему с вопросом.
Он долго думал, прежде чем ответить мне, и чесал у себя за ухом.
– На всех машинах наши. Наверху, на Высоком Утесе, наших много.
Это определение «наши» заинтересовало меня. Значит, эти люди чувствуют какую-то близость друг к другу или родство.
Ур внимательно осмотрел меня с ног до головы и сказал:
– Ур любит курить.
К сожалению, я не курю и поэтому не мог попотчевать табаком это невинное существо.
– В следующий раз, – сказал я, – я привезу вам целую пачку табаку. Разве вам не дают?
– Выкурил весь, – отвечал он, искусно подтягивая ногой поближе ко мне стул. – Садитесь.
В это время я заметил проходящего вдоль стены, где опускали первые плиты фундамента, Гри-Гри. Я должен был его увидеть, и потому моя беседа с Уром на этот раз окончилась.
Иногда самая ничтожная встреча имеет в жизни громадное значение, порой изменяя все течение ее.
К четырем часам я освободился от своих занятий и спустился вниз, в Новый город, где пообедал у Чартнея.
Устройство его квартиры мало чем отличалось от моей, и обед точно так же он получал по трубам из местного клуба. Такой же безмолвный слуга, как и мой, прислуживал за столом и так же, как мне казалось, зорко наблюдал за каждым нашим движением.
Чартней мало церемонился в выражениях и говорил совершенно свободно, как будто не знал о существовании механических глаз и ушей.
После непродолжительного отдыха я переоделся в вечерний костюм и, посмотрев на себя в зеркало, остался доволен своим видом. Я заметно поправился и помолодел. Не знаю уж, что особенно шло мне впрок – питание, воздух или правильная жизнь. Честное слово, меня не узнали бы в Париже. Мой друг Камескасс, наверное, думает, что от меня остались одни кости.
До Главного Города я проделал путь на аэроплане и там, на квартире Тардье, встретился с Петровским и супругами Фишер, которые были приглашены на венчание так же, как и я.
Закрытый автомобиль, в котором я ехал уже однажды с Тардье, подкатил к подъезду, и мы уселись в него: на заднем сиденье чета Фишер, а я, Тардье и Петровский – на переднем. Петровский был в очень веселом настроении и всю дорогу шутил, а мадам Фишер казалась печальной.