Я понимал, что Ур представляет прекрасную почву, на которой можно взрастить хорошие плоды, но как это сделать, как к нему подойти, тем более, что действовать надо поспешно?
– У нас на мысу стоят аэропланы, они улетают очень часто. Я не умею править, а то я бы улетел.
Он шел мне навстречу, надо было этим пользоваться.
– А я умею править, – сказал я, – но меня не пустят на Высокий Утес.
– А если бы пустили, вы улетели бы?
Я посмотрел на Ура, не зная, могу ли я ему доверить свою тайну.
– Я улетел бы, если бы вы согласились сопутствовать мне, – ответил я со смехом, как бы шутя.
– А вы взяли бы меня? – с живостью воскликнул Ур.
– Конечно, вы мне очень нравитесь.
– А та красивая дама тоже улетела бы с вами?
– Ну, что мы будем говорить об этом, – прервал я, – этого никогда не может случиться.
Мы продолжали идти стороной от дороги, и я выбирал такие места, чтобы нас никто не мог увидеть. Ур долго молчал. Кожа на его голове двигалась, так что волосы то опускались к бровям, то поднимались кверху. Он напрягал мысль. Наконец он выпалил:
– Поймают – убьют.
Он наклонился к моему уху и, обдавая меня каким-то скверным запахом, прошептал:
– Я знаю, одного из ваших убили в тюрьме. Сторожа были из нашего разряда, только об этом никому нельзя говорить.
«Черт возьми, кого приходится делать нашим доверенным лицом! – подумал я. – Наверно, и на мою жизнь покушался кто-нибудь из этих животных, конечно, по наущению свыше».
Ур как будто проник в мои мысли:
– Мне можете верить. Вы мне понравились еще тогда, когда дали мне шоколад. Вы хороший человек; я полечу с вами.
Мне не оставалось ничего другого, как положиться на это непосредственное, неиспорченное существо.
– Если бы вы могли накануне оповестить меня, что имеется вполне готовый к отлету аэроплан, и если бы вы помогли мне проникнуть на утес, воспользовавшись темнотой ночи, то наш полет мог бы состояться.
– Через ворота нельзя пройти, – возразил Ур.
– Я знаю место, где мы можем подняться по веревке на скалы, надо только опустить ее сверху.
Ур подумал и спросил:
– А глаза и уши?
– Об этом не стоит говорить, мы позаботимся, – отвечал я. Казалось, дело было слажено. Я вынул из кармана сверток табаку и четыре плитки шоколада. Ур взял все это, не отказываясь.
– Мы должны встретиться с вами еще раз, – сказал я ему. – Я поговорю со своими друзьями, может быть, мы придумаем еще что-нибудь новое, но помните, Ур: если вы нас предадите, вы будете убиты. Там же, у нас на родине, вы получите полную свободу и много хороших вещей. Я буду держать вас при себе и буду заботиться о вас, как о самом близком человеке. Вы поняли?
Он поднял руку кверху.
– Ур всегда был честный человек.
ГЛАВА XI
Все было обдумано, все было подготовлено. Настал день, который должен был решить нашу участь. Утром Ур явился ко мне за последними инструкциями. Я был на работе в своих мастерских и встретился с ним в условленном укромном месте.
Он сообщил мне, что завтра утром должен отлетать аэроплан в дальний полет и что он с вечера будет стоять вполне готовый. Нам предстояло захватить его в течение этой ночи. Для того, чтобы не вызвать подозрений, мы все, участники побега, должны были встретиться только вечером.
Боже, как тянулся этот ужасный день! Положительно, стрелки часов не хотели двигаться.
Я возвратился, как всегда, в Колонию и заставил себя поговорить со своим слугой, прогуляться по улицам с самым беспечным видом и даже зайти в клуб. Перед вечером я зашел к Фишерам. Анжелика уже была там. Мы сидели как на иголках, нетерпение овладевало нами. Бездействие в такие минуты кажется невыносимым. Надо было что-то сказать, но мысли путались, и язык не находил нужных слов. Анжелика была бледна, но взгляд ее был решителен и тверд. Она сидела, вытянувшись, гордо приподняв голову кверху. Фрау Фишер вздыхала, беспокойно двигала руками и несколько раз повторила:
– Ах, боже мой, боже мой! Лучше бы вы этого не затевали.
Сам Фишер усиленно тянул свою трубку, громко сопя. Его добрые голубые глаза смотрели на нас с жалостью. Наверное, он разделял чувства своей жены. Детишки забегали в комнату, и Анжелика по очереди перецеловала их. Когда настало время уходить, прощание вышло самое трогательное. Крупные слезы катились из глаз фрау Фишер. Мы долго трясли друг другу руки. Потом мы пошли, не оборачиваясь, так как нам тяжело было видеть наших добрых друзей.
В комнате Анжелики мы попрощались друг с другом, горячо прижавшись и запечатлев нежный поцелуй. Мало ли что могло случиться в эту решительную для нас ночь? Мне начало казаться, что мы совершаем какую-то ошибку, что, может быть, наш план имеет какие-то слабые стороны. Мне стало страшно. Я обнял мою возлюбленную и не решался отпустить ее, но она взяла меня за руки и промолвила:
– Всякие колебания в настоящее время не принесут нам ничего, кроме вреда. Я знаю, мой милый Рене, ты делаешь все это для меня и, конечно, ты боишься за меня.
– Моя дорогая, любимая Анжелика, если бы я шел на это дело один, я не переживал бы ни минуты.
– Тогда ты не должен больше думать обо мне; я не могла бы оставаться в Долине.
С трудом мы оторвались друг от друга. Я поехал один в Новый город, а Анжелика должна была отправиться к Тардье, чтобы там провести время до десяти часов вечера, когда она могла встретиться с Мартини. Посещение ею Тардье было придумано с тою целью, чтобы нас всех видели в различных местах. Мартини из Главного города, вместо того чтобы возвращаться в Колонию, должен был отвезти Анжелику к подножию горы, возвышающейся над Новым городом.
Камескасс, согласно условию, присоединялся к нам там же. Этот месяц он усиленно обучался летанию, так как мы думали воспользоваться этим путем сообщения, чтобы подняться к четвертому шлюзу.
Около девяти часов я был на назначенном месте. Лужайка на уступе горы с видом на залитый бесконечными огнями Город внизу, на озеро, пропадающее в темной дали, расстилалась передо мной. Молодой месяц, стоящий низко над горизонтом, тускло светил. Я укрылся под развесистым деревом и напряженно прислушивался. Звуки городской жизни едва доносились до моего уха; в траве и на листьях чирикали, скрипели и свистели бесчисленные насекомые; пахло зеленью и сыростью. Рядом со мною лежали четыре летательных аппарата и сверток костюмов.
Вот на дороге, пониже лужайки, послышались шаги. Кто-нибудь идет из наших. Кто именно? Но шаги удаляются и звуки замирают. Значит, не они. Проплыл, шурша, автомобиль.
Опять тихо. Вокруг дерева закружилась летучая мышь. Заунывно начала кричать сова.
Рядом что-то захрустело, ветви задвигались, показалась человеческая фигура. Я теснее прижался к стволу дерева. Кто это?
– Рене, вы здесь? – раздался шепот.
– Это вы, Камескасс, – обрадовался я. – Вы так подкрались, что я ничего не слышал.
– Я не опоздал, луна еще не зашла.
– Скоро будет совсем темно, – отвечал я. – Я беспокоюсь об Анжелике.
– Они еще не опоздали, – проговорил Камескасс, осторожно закуривая папиросу – так, чтобы огонь не был виден с дороги. – Ну, как самочувствие?
– Ожидание для меня хуже всего.
Мы шепотом перекидывались словами и замолкали, прислушиваясь.
Сова, по-видимому, поймала мышь, потому что до нас донесся тонкий писк и хлопанье крыльев.
Чу, раздались шаги. Это они.
Прошло несколько минут. Месяц спрятался в облаках, громоздившихся между гор. Темнота охватила нас, и еще более ярко светился внизу Город.
Шелест платья, легкие шаги и тяжелое дыхание запыхавшегося человека. Анжелика шла впереди, за нею едва поспевал Мартини.
– Сюда, сюда, – шептал я ей навстречу.
Мы тесно уселись. Анжелика дотронулась до моей руки.
– Милый, все идет хорошо.
– Нам надо обождать здесь не менее часа, – сказал Мартини.
Разговаривать не хотелось. Я держал Анжелику за руку.