– Простите, – сказал он, – я взволнован, открытие потрясло меня.
В последующие дни Макс долее обыкновенного задерживался в комнате мадам Гаро. Он не возвращался к разговору о своих научных открытиях. Вид его ясно говорил, что он все еще остается в повышенном настроении. Иногда на полуслове он замолкал и начинал ходить большими шагами взад и вперед. Иной раз он забывал только что сказанное и повторял это снова. Анжелика с любопытством наблюдала перемену в характере своего врага. Макс никогда не касался вопросов, которые могли бы сколько-нибудь нарушить ее спокойствие. Однако ее начинало беспокоить, что Куинслей все дольше и дольше задерживается у нее в комнате. Дело этого вовсе не требовало.
Так прошло около двух недель.
Стоял восхитительный летний день. В комнату проникал легкий ветерок, приносящий слабый запах цветущих лип.
Вместо того чтобы сидеть за мало понятными рисунками, Анжелике хотелось бы пойти в поле, в лес и идти, идти, куда глаза глядят.
Воркованье голубей на окнах сегодня звучало как-то странно. Анжелика как будто бы понимала смысл их несложного языка. Ветерок поднимал тонкие перышки и запрокидывал кверху хвостики. Голуби имели очень комичный вид. Чужестранный самец в смешных штанишках появился опять, его не было видно уже несколько дней.
«Где он был? Он прилетел издалека, наверное, он улетал туда, за горы… Попробовать разве? – подумала она. И, как всегда, бросила на подоконник горсть крупы. – Они стали совсем ручные. Но этот мохнатик еще побаивается».
Раздался стук в дверь. Она узнала стук Куинслея.
– Мадам утомлена своими занятиями? – спросил он, входя.
– Я, кажется, этого никогда не говорила.
– Мадам развлекается голубями?
– Да, я очень люблю их.
– Я бы дорого дал, чтобы сделать жизнь мадам более полной.
Анжелика скользнула взглядом по лицу Куинслея; ей что-то не понравилось в его глазах. Она отодвинулась немного, теснее прижавшись к большому столу. Макс молчал. Взгляд его оставался прикованным к ней.
– Мне кажется, вы пришли ко мне по какому-то делу?
– Я работаю по двадцати часов в сутки, – заговорил Куинслей. – Я не жалею своих сил, но организм не может долго выдержать такой работы. Мне нужен отдых, мне нужен человек, который понимал бы меня.
– Не знаю, почему вы говорите это мне, – сухо прервала его мадам Гаро.
– Вы не знаете! – воскликнул Макс. – Ну, так узнайте же! Все, чем я живу, все, что я творю, чем я увлекаюсь – все это имеет цену, пока я сохраняю надежду, что вы когда-нибудь измените ко мне свое отношение. Анжелика, дорогая моя… – голос его приобрел нежность, которой нельзя было от пего ожидать. – Моя дорогая, я ничего от вас не требую, но не убивайте у меня этой надежды.
Куинслей схватил молодую женщину за руку. Он тяжело дышал. Бледность покрыла его лицо.
– Умоляю вас!
Буря гнева охватила Анжелику, в глазах у нее потемнело. Она откинулась назад, насколько могла, чтобы не чувствовать на своем лице дыхания человека, которого ненавидела. Свободная рука ее попала в приоткрытый ящик. Там она нащупала ручку ножа.
– Скажите мне хоть слово, – шептал Макс.
– Вот вам мое слово, – она ударила его ножом. Он выпустил ее руку и отшатнулся назад. Анжелика рухнула в кресло и истерически зарыдала.
– Вот как, – глухо сказал Куинслей. – Вот как! – он повторил эти слова несколько раз, прижимая рукой рану на левом плече. Кровь просачивалась сквозь пальцы и, стекая по руке, пачкала платье, падала на пол крупными каплями. Анжелика, открыв глаза, увидела все это. Значит, жив! Но вместо того, чтобы ударить еще раз, она кинулась позвонить.
– Нет, нет! – резко приказал Куинслей. – Не надо, никто не должен знать… Прошу вас, подайте мне полотенце.
Было объявлено, что Макс Куинслей заболел. Управление переходило к Роберту, Тардье и Шервуду – представителям биологии, психологии и технологии. Этот триумвират заменил правителя страны; семь других членов правительства, из людей, выросших в инкубаториях, остались, конечно, те же.
Никто не знал точно, что произошло с Максом, однако везде говорили о каком-то несчастном случае. Впрочем, состояние его здоровья не внушало никаких опасений. Предполагалось, что он проболеет не более двух недель.
Мадам Гаро вовремя являлась в свою рабочую комнату и вовремя уходила оттуда, но работа ее не двигалась вперед, так как она не получала более никаких указаний. Она мучилась раскаянием. Ее попытка казалась ей бессмысленной. Если бы ей удалось первое покушение на аэроплане, она погибла бы вместе со злодеем. Она искупила бы свое преступление собственной смертью! Теперь воспоминание о пролитой крови приводило ее в содрогание.
Прошло несколько дней. Однажды молодая женщина сидела в кресле, устремив взгляд в окно. Она теперь более, чем когда-либо, была убеждена, что Куинслей самый опасный человек, какого знал мир. Убить его – значит спасти человечество от ужасных потрясений; однако она чувствовала, что не в состоянии это сделать, что сама никогда не решится на новую попытку… Макс не захотел предать ее, он все скрыл. Что делать? Неужели воспользоваться его молчанием и разделить с ним эту тайну? А если сказать, то кому? Что из этого выйдет? Если бы можно с кем-нибудь посоветоваться… Но с кем? Фишер прекрасный человек, но… Мартини, неизвестно почему, настроен против нее. Чартней? Нет, он слишком далек от таких вещей.
Мадам Гаро спросила себя: «Почему внимание Макса сосредоточилось на мне? Чем я могла его привлечь? Он хочет делить со мной свой досуг и свои достижения, но он мне противен, и все, о чем он говорит, чуждо мне. Мы совершенно разные люди. Я ненавижу его высокомерие и его самоуверенность. Какой надменностью дышали его слова о гениях и талантах! Они надоели ему, он не терпит этих «выскочек природы». До чего может дойти наглость! А снимок с гениального мозга? Ведь это мозг живого человека! Чей мозг? Вдруг это мозг Леона! «
Это подозрение появилось у ней давно. И тогда же вспыхнуло желание отомстить. Но она слабая женщина. Появление врага лишает ее воли. Его оскорбления затемняют ее разум. Теперь ей предстоит жалкая участь: Макс возобновит свои домогательства. Может, более тонко, более осторожно. А, может быть, опять прибегнет к насилию. Единственное ее спасение самоубийство. Если она не смогла сдержать своей клятвы, она должна погибнуть.
Она уже думала вслух. Поймав себя на этом, она подняла голову и в ужасе так откинулась в кресле, что оно заскользило по паркету: перед ней стоял Куинслей.
– Что с вами, мадам, я вас испугал? – Голос его привел ее в чувство. Она поняла свою ошибку: это был не Макс: Роберт Куинслей стоял в почтительном отдалении от нее.
– Мадам, я стучал, но никто не ответил, и я подумал, что в комнате никого нет. Простите. Вы сидели задумавшись и не заметили моего прихода. Я хотел уйти, не беспокоя вас. Но что с вами? Вы выглядите больной.
Анжелика встала. Она не знала, что делать. Как отнестись к сыну своего ненавистного врага? Она его видела несколько раз раньше, но никогда не разговаривала с ним. Сходство его с отцом восстанавливало ее против него. Слухи об его несогласии с Максом возбуждали в ней любопытство.
– Может быть, я могу быть чем-нибудь полезен? – спросил Роберт, так как она все еще молчала. Голос его был мягок, приятен, мало похож на резкий голос отца.
«Голос ничего не значит, – думала мадам Гаро, – кровь Куинслеев течет в его жилах. Я не должна с ним знакомиться».
– Благодарю вас, я чувствую себя теперь хорошо.
– В таком случае, еще раз прошу извинить меня, – Роберт повернулся, чтобы уйти.