Стадо наше увеличивалось. Появились ягнята. Верховая гнедая кобылица, собственность матери, принесла хорошенького жеребеночка, золотистой масти, с белой звездочкой на лбу. Люба была от него в восторге.
— Вырастет — кататься на нем будешь, — обещал отец.
Жеребеночка Люба назвала «Звездочкой», кличка эта осталась за ним навсегда.
По настоянию отца и Дубова вскоре начались полевые работы. Сыновья Дубова и Рисней от работ в поле отказались, говоря, что незачем ждать нового урожая, надо покидать долину возможно скорее. В поле вышли работать отец, старый Дубов, Фома Кузьмич, Ахмет и Марфуга. Помогал им и я, боронил, подвозил на подводах семена. Сеялки у нас не было, сеял вручную Ахмет, полной горстью черпая семена из лукошка, приспособленного у груди, и бросая золотистые зерна в черную влажную землю.
Овес и пшеница вскоре взошли, затем мы посеяли помаленьку проса и гречи.
Фома Кузьмич хлопотал в огороде. Он привез с собой разных семян, вырастил рассаду в теплице, сооруженной нами еще до зимы, и теперь мы смогли посадить помидоры, огурцы, дыни, арбузы, морковь, капусту, табак — всего понемножку. Сделали даже в любовно разделанной земле несколько лунок для картофеля.
— Это наш золотой запас, — приговаривал Фома Кузьмич, бережно опуская в каждую лунку разрезанные на дольки клубни. — Картофеля-то я захватил из города совсем мало, да и то едва уберег чуток для посадки.
После наводнения долина, словно торопясь, быстро наряжалась в зелень и цветы. Раньше всех белыми коврами расстелились подснежники. Крошечные колокольчики ландышей разлили кругом нежное благоухание. Венчальной фатой душистых цветов оделась черемуха. Луга пестрели от нарядного цветочного убранства. Зацвела вишня. Испуская сладковато-приторный запах, распустила широкие кремовые гроздья калина.
— Теперь самая пора ловить карася, — заметил Фома Кузьмич, собираясь повечеровать с удочками на озере.
В троицын день — праздник цветов и зелени — наше жилье стало похожим на оранжерею. Буйно расцвел шиповник. Миллионы красных, розовых, кремовых цветов украсили долину и склоны горы.
— Какая красота! — восхищалась мать.
— Вот она, цветочная оправа курорта «Долина роз», — по-своему оценивал красоты природы Дубов. — Эти цветочки повысят цены на комнаты нашего курорта.
Когда закончился сев, Фома Кузьмич заговорил о саде, о пчельнике.
— В долине много вишни, малины, черемухи, смородины. У меня есть семена яблонь. Зимой я их посадил, растут черенки. Хороший сад разбить можно. Огородим участок, беседочки наделаем. Там же обоснуем пасеку. В лесу немало пчелиных семейств в дуплах, станут роиться — поймаем рой, приручим. Мед нам вот как нужен, сахар-то на исходе.
Георгий поднял повара на смех:
— Да ведь сад плодоносить будет лет через пять!
— Нет, ягодные дадут урожай и через год.
— А ты много лет думаешь прожить здесь?
— А сколько бог приведет. Без бога ни до порога…
Однажды, сидя у приемника, Георгий сообщил радостно:
— Поляки разгромили красных, заняли правобережье Украины. Войска генерала Врангеля вышли из Крыма и быстро движутся на север. Начинается новый поход на Москву. И на Урале вблизи нас восстания… Дни большевиков сочтены!
Однако и эти надежды скоро потускнели. Красные перешли в наступление, отбили Киев и, преследуя разбитые польские войска, перешли польскую границу, двигаясь на Варшаву. Повстанцы на Южном Урале, отступая, уходили в горные трущобы.
После некоторого перерыва полевые работы возобновились. Начали готовить участок для сада и пасеки, обнесли его высоким прочным частоколом.
— Вдруг объявятся медведи! — приговаривал Фома Кузьмич. — Повадятся на готовый мед — не рад будешь. Зайцы — тоже саду вредители.
Вскоре Ахмет с Фомой Кузьмичом поймали два пчелиных роя, водворили их в ульи, на пасеку. Ульи были рамочные, их изготовили еще зимой, в свободное время.
— Ну, ребятишки, в августе свой мед будет! — сказал нам Ахмет, подмигивая.
Женщины разбили перед домом цветник, семенами их снабдил все тот же Фома Кузьмич. Сам он, соорудив в саду уютный балаган, перебрался туда с постелью:
— Люблю поспать летом на воле, на свежем воздухе!
Сыновья Дубова часто поднимали вопрос об отъезде. Андрей Матвеевич отшучивался или молчал.
— Да вы, папаша, не век ли доживать здесь хотите? — воскликнул однажды Георгий. — Что касается нас, то зимовать здесь мы больше не намерены.
— Кто это вы?
— Ну, Николай, я… Рисней…