Раздеваться и разуваться нам не разрешалось, да и сам не разденешься в такой сырости. Станешь переобуваться — сперва ногу вытащишь из валенка, потом уж портянку от валенка примерзшую отрываешь. Мы ведь до июня ходили в валенках, ватных брюках и фуфайках. Снег как начал таять — днем все намокает, а ночью замерзает. Многие обмораживались тогда.
В апреле заболел командарм Н. К. Клыков и был отправлен на лечение. Объявили, что командование 2-й ударной принял генерал Власов. Блиндаж командующего под семью накатами находился недалеко, но заходить туда могли только такие личности, как комдивы, комкоры, комбриги. Нам, маленьким исполнителям, редко удавалось кого-либо увидеть. Однако нового командарма я вскоре увидал.
Власов вышел однажды из своего блиндажа в сопровождении адъютантов и стал останавливать рядовых солдат, приказывая, чтобы мы проходили мимо него строевым шагом и отдавали честь.
Всех подробностей о Власове как командующем, я знать не могу, но осталось впечатление, что именно со вступлением его в должность в армии стала ощущаться какая-то апатия, и с завоеванной территории войска начали отступать. Начались трудности со снабжением. Стали на себе, по колено в грязи, носить продукты через «коридор» у Мясного Бора, но скоро и этот проход был закрыт.
Сперва ночью прилетали самолеты, сбрасывали продукты, но их было недостаточно. А потом немец не стал допускать к нам самолеты, начал их сбивать. И вот тут начался страшный голод. Ели что придется: кожу, копыта убитых еще зимой лошадей, обдирали кору с деревьев, съели всю крапиву и кислицу, появившуюся в лесу.
Числа 10–15 июня к нам в батальон зашел замкомандующего по связи генерал Афанасьев: взял солдата в качестве носильщика для выхода из окружения. Мы окружили генерала и спрашивали: «А как же мы? Что с нами будет в дальнейшем?»
Он ничего конкретного не обещал. Пожал плечами и сказал: «Ждите указаний». Вскоре исчезло куда-то все наше начальство — как штабное, так и батальонное.
После 20 июня положение стало критическим. Народ валился с ног, не говоря уже о раненых, которым не было никакой помощи. Бомбежки длились с раннего утра и дотемна. Я сам еле ходил. Идешь, бывало, по лесу, чуть зацепишься, упадешь — не встать. В голове кружится, ориентир теряешь: откуда шел и куда идти дальше?
24 июня было объявлено о прорыве из окружения. Кто мог передвигаться, все потянулись к Мясному Бору. К вечеру 25 июня собралось много народу, но не у каждого была винтовка. Если винтовка есть — нет патронов. И командования не видно: изредка встретишь лейтенанта. Раздались возгласы: «Пошли в наступление! Все равно погибать! Другого выхода нет…»
Все ринулись к «коридору», но немцы открыли по нас такой ураганный огонь, что он превратился в сплошной рев орудий и человеческий стон. Набито было столько, что вся земля покрылась трупами в два-три ряда. Кто еще мог, те ползли, надеясь в темноте проползти между пулеметами. Но стояли короткие белые ночи, и к утру мы оказались в 15 м от пулеметов: ни вперед, ни назад. Здесь и были подобраны немцами. Десятки тысяч наших бойцов оказались в плену. Разница была только в том, кто в какой лагерь попал и как все это перенес.
Я оказался в Саласпилсе, недалеко от Риги. Лагерь смертный. Кто туда поступал, подлежал уничтожению, редко кто оставался живым. Одежду с нас сняли, выдали полосатую лагерную и деревянные колодки, в которых с трудом можно было передвигаться. Кормили всякими отбросами, чтобы как можно больше вымирало. Смертность была огромная. Разразился тиф. Я заболел, но выжил. После кризиса у нас, молодых, брали кровь. У меня два раза брали, и я еле ходил. Так я дотянул до февраля 1943 г.
Латышским крестьянам раздавали из этого лагеря пленных. Когда люди поправлялись, немцы их забирали. А на их место давали едва живых. 28 февраля 1943 г. меня отдали латышу взамен сданного пленного.
Хозяин оказался очень хороший. Участник империалистической войны, немцев не уважал. Когда он привез меня к себе, я был так обессилен, что ничего не мог делать — даже ведра воды принести. Я прожил у него до декабря, поправился, и меня снова забрали в лагерь.
После этого я попал в Эстонию, в г. Кохтла-Ярве. Когда возникла опасная фронтовая обстановка, немцы эвакуировали нас пешком на о. Эзель. В октябре 1944 г. нас погрузили на большой морской пароход и доставили в Данциг, оттуда — в Германию, в небольшой городок на Эльбе. 12 апреля 1945 г. мы были освобождены американскими войсками. Радости было — нет слов выразить. И плакали мы, и смеялись одновременно. В конце апреля наши войска соединились с американскими. Это было незабываемое зрелище! В День Победы 9 мая я был уже у своих. 8 дней проходил проверку, а 18 мая был зачислен в армию. Прослужил до марта 1947 г. и вернулся домой.