К. Е. Ворошилов пробыл в Дубовике некоторое время. Это, очевидно, стало известно немцам, и они предприняли налет авиации, от которого пострадали не только наши боевые порядки, но и тыловые подразделения. От тяжелых ран погиб зам. командира бригады по тылу.
Конечно, в том, что мы не дошли до места соединения с Ленинградским фронтом, вины нашей нет (я имею в виду корпус, бригаду). Мы делали все, что могли, и даже больше того. Причина — не в нас. Мы держали оборону, вели разведку, не давали противнику снять свои части и перебросить их на другое направление. Я написал: «вели разведку». А вести ее становилось все труднее из-за потерь в ходе боевых действий. Но корпус, и его беспокойный командир Н. И. Гусев, и штаб 2-й ударной армии — все требовали достать языка. И вот она — удача, да какая! — офицер связи немецкого генштаба. Случилось это в конце марта или начале апреля, точно не помню. По какому-то вопросу, вероятно, о путях подвоза и эвакуации, я пригласил к себе командира отдельной саперной роты Тихонова. В беседе с ним я посетовал на то, что вот уже длительное время не можем добыть языка. В ответ на это он предложил мне подобрать поисковую группу из числа лучших коммунистов и комсомольцев роты. Я согласился, и мне были представлены старшина Пушкин и ефрейтор Ванюшин. Разработали план, провели наблюдение, создали группу обеспечения и выбросили их через передний край в тыл к немцам. Укрывшись вблизи пешеходной тропы, храбрецы пересидели там светлое время дня. Когда стемнело, подошли к самой тропе и стали ждать. Видят: идут двое, один горланит песню. По одежде определили — офицер в сопровождении солдата. Смелый бросок: охранника — ножом, пьяному офицеру — кляп в рот, и волоком, через передний край, к своим.
Начальник разведки, находившийся на нашем переднем крае, сразу же по телефону сообщил нам о «добыче». Я тут же приказал выслать навстречу конную упряжку, сидим с И. Ф. Глазуновым, волнуемся. И вот в блиндаж входят усталые, но счастливые разведчики и вводят немецкого обер-лейтенанта в ладной шинели офицера генерального штаба. Как оказалось, он привез награды, документы, приказы. По пути решил навестить своего друга. Встречу отметили изрядной выпивкой, в итоге — такой бесславный конец.
Комбриг И. Ф. Глазунов, я, начальник разведки и переводчик начали допрос. Вначале пленный вел себя довольно нагло: утверждал, что Германия все равно победит, сидел, небрежно развалясь. Знаков различия ни у комбрига, ни у меня из-под курток не было видно. Неплохо владея немецким языком, я подал команду встать и, указав на И. Ф. Глазунова, сказал, что перед ним полковник. Немец вытянулся в стойку, его словно подменили. Глазунов показал в мою сторону и сказал: «А это — комиссар». Лицо немца побледнело, вытянулось, и он испуганно спросил: «Значит, меня расстреляют?» Я успокоил его — сказал, что, во-первых, пленных мы не расстреливаем, а во-вторых, он даже побывает в Москве. Когда же я вернул ему фотографии, в том числе — жены с двумя детьми-карапузами, он сразу изменился к лучшему, стал разговорчивее. Среди многочисленных фотографий была такая, на которой возле красивой легковой машины стоит генерал, перед ним, навытяжку, офицеры и улыбающийся, в свободной позе наш обер-лейтенант. На мой вопрос, кто этот генерал, он ответил: «Отец».
Из штаба корпуса и штаба армии потребовали немедленно отправить пленного к ним. Уже в конце допроса Линдеман — я и сейчас помню его фамилию — попросил бумагу, точно начертил границы расположения 2-й ударной, перечеркнул красным крестом показал, что привез приказ окружить нас, и добавил: «капут». В подтверждение своих слов он вынул из обшлага рукава шинели копию приказа и отдал нам. Вместе с другими документами допроса мы приложили и эту схему. Комиссару корпуса Ткаченко по телефону я сказал об этом, на что получил ответ: «У нас тоже руки длинные!» Нет, не так нужно было реагировать!
Потом этим пленным занимался член Военного совета Волховского фронта.
В десятых числах апреля в бригаду еще раз прибыли И. В. Зуев и Н. И. Гусев. Уже начал таять снег. Мы с ними посетили многие огневые точки вдоль переднего края. На КП во время очень скромного на сей раз обеда (начала чувствоваться нехватка продовольствия) И. В. Зуев неожиданно сказал, что решено нашего комбрига И. Ф. Глазунова назначить зам. начальника штаба 2-й ударной. Я, конечно, выразил свое искреннее сожаление. Мне действительно не хотелось расставаться с этим умным и добрым человеком, достойным командиром, с которым и воевать, и служить было приятно и легко. И. В. Зуев ответил, что решение это окончательное, и тут же спросил, как я смотрю, если бригада будет предложена мне.