Где мы ползли, где бежали и шли, — ничего не помню, но врезался в память комичный случай. Среди этого кромешного ада вижу: сидит наш солдат на вещмешке и, не обращая внимания ни на что и ни на кого, спокойно жует сухарь. Пристроился ли он к нам или остался навеки в Мясном Бору — не знаю»147.
Вслед за прорывом группы воинов 1102–го полка на прорыв утром 25 июня двинулись все, кто еще оставался в окружении в районе коридора. В общем потоке людей находился комиссар артбатареи 1102–го полка старший политрук П. В. Рухленко. Он подробно описал эти события, причем его рассказ является единственным свидетельством человека, прошедшего коридор одним из последних. Предоставим ему слово: «Руководства частями и соединениями со стороны командования и военного совета 2–й ударной армии по существу не было. Выход оставшихся войск происходил при руководстве командования частей и подразделений, — сообщает П. В. Рухленко, а в
отдельных случаях это движение на выход через Мясной Бор принимало стихийный характер. Особенно, когда пошла толпа людей, а враг в упор обстреливал продвигающуюся массу бойцов и командиров /…/
Справа от нас находилась другая стрелковая дивизия, которая снималась с занимаемого рубежа и направлялась на выход. Точнее, это были остатки дивизии. При этом подошла и наша очередь. Мы пошли через торфяник и приблизительно через 500 метров вошли с другими подразделениями в мелкий кустарник. В этом кустарнике противник внезапно обстрелял нас минометным огнем /…/ Погиб майор Белов, а его ординарец Деревянко остался жив /…/
В дальнейшем мы вошли уже в коридор, который в длину был свыше 5 км, а по ширине 300–400 метров /…/ Справа и слева поднимались ракеты. Мы считали, что это противник бросает ракеты, а после узнали, что ракеты бросали наши бойцы для обозначения нам направления выхода. На первых шагах нашего движения мы попали в колонну штаба и политотдела соседней дивизии, которая шла от нас слева /…/ То и дело стали попадаться по ходу движения убитые и раненые /…/
Войдя глубже в коридор, мы почувствовали, что противник все больше и больше наглеет — он обстреливал нас с одной стороны из автоматов и пулеметов /…/ Многие из наших людей были убиты или ранены. Со мной близко шли Соболев, мой помощник, фельдшер Сизов и Деревянко, /…/ я ориентировал их на подбитые машины, танки и другие укрытия. Но оказалось, что эти предметы у немцев были пристреляны и они вели по ним слепой огонь и небезуспешно, так как находились убитые и раненые. Тогда мы стали при перебежках /…/ укрываться в большие воронки от авиабомб и снарядов, в которых обнаружилась та же обстановка /…/ Нам пришлось делать более краткие перебежки и падать для передышки под незначительные кочки, маленькие воронки от мин и мелких снарядов /…/ Так мы следовали до небольшой речки (Полисти — Б. Г.).
Мы бросились в речку, в которой оказалось воды по пояс, но мокрая одежда стала непосильно тяжелой, надо было вылить воду из сапог, выжать одежду /…/ Вдруг убили моего заместителя Соболева /…/ Мы начали выползать из этой полосы обстрела /…/ У нас нашлись новые попутчики и друзья. Это были старший политрук Черных — корреспондент из армейской газеты и начальник штаба одной из бригад, которая в окружении под Красной Горкой действовала правее нашей дивизии /…/ Стало полностью светло и видимость мешала нам продвигаться вперед. Немцы меньше стали делать вылазок к нашим колоннам и обстреливать нас в упор, от такого обстрела мы несли большие потери /…/ Прошли еще 700–800 метров по коридору, вдруг с правого фланга артналет… Нас осталось только четверо. Больше с нами пока никого нет, да и после не оказалось /…/ В это время /…/ автоматный и пулеметный огонь противника слабеет и наши люди меньше падают убитыми и ранеными. Но артиллерийский и минометный огонь все осыпает нас, но преимущественно с правого фланга /…/ Вдруг, неожиданно для нас — артналет одной из батарей противника, с того же правого фланга. Один из снарядов угодил в толпу людей, как бы стихийно собравшихся в один поток. С этой колонной шли и мы /…/ Перед глазами у меня облако дыма, пыли и грязи: мгновенно падают люди убитыми и ранеными. Снаряд упал рядом со мной, но впереди /…/ Меня отбросило и оглушило, но я имел возможность выползти из этого кошмара. Повторяю, выползти, а не выйти. Причем мне кто–то помог, но не знаю, кто был этот добрый человек. Много там оказалось убитых и раненых. Это обстоятельство остановило наше и без того слабое движение. Мне постепенно стало понятным, что произошло, и я начал не идти, а ползти вперед, но без помощи наших. По всему можно было понять, что мы прошли коридор. Впереди простор все шире и шире. В это время нам навстречу шли 4 танка Т–34. Это нас ободрило. После нам стало известно, что эти танки были посланы командующим К. А. Мерецковым с его адъютантом, чтобы вывезти из окружения генерала А. А. Власова /…/ 25 июня 1942 года поднималось солнце, как бы ободряя нас и подтверждая право на жизнь. Но со стороны, казалось бы занятой нашими войсками, под углом 35–40 градусов по нашему движению мы увидели большую партию самолетов, идущих на нас. Нам казалось, что это наши самолеты — это вызвало у нас радость и надежду. Но вскоре мы увидели, что самолеты немецкие, которые обрушили свой бомбовый груз на наши войска. Вскоре появилась вторая группа самолетов /…/ Это была заключительная фашистская симфония для наших войск, выходящих из окружения»148 .