— Я хорошо слышу. Совсем не нужно кричать, — снова проблеял он и встал, немедленно оказавшись не человечком, а человечищем — в коричневых брючищах с непомерно долгими ногами и непомерно коротким туловищем, увенчанным крохотной головкой.
— Я хорошо слышу, — повторил он и презрительно с высоты своего ходульного роста окинул коричневыми глазками и спящую, и бодрствующую части аудитории.
— Здесь предшествующие мне ораторы, — начал он с тем же презрением, — говорили… э… э… э… о вещах высокой материи, распространялись длинно и домогались крупных денежных сумм… э… э… э… Я же скромен в меру. Материя, подлежащая моей трактовке, не претендует на высокие качества. Речь моя будет краткой и сумма… э… э… э… испрашиваемая мной, будет не выше 500 золотых рублей… э… э… э…
Он переждал, ожидая возражений, и не дождался, потому что председатель хлопал отяжелевшими веками, борясь с непоборимой дремотой; вся аудитория пребывала в том же состоянии; секретарь, распластавшись по столу, как некое пресмыкающееся, старательно записывал, высунув язык, а Сидорин просто не счел нужным возражать, не желая затягивать и без того затянувшегося заседания.
— Тогда я перейду к фактической части моего доклада, — сказал оратор и снова остановился.
— Ну и переходите… — буркнул Сидорин, про себя подумав: «кажется, я скоро разгоню всю эту полоумную компанию…»
Неожиданно Сепия оставил свое место и, уподобившись двуногому пауку-сенокосу, шагнул к стулу Сидорина… Склонился над ним и, понизив голос, предложил:
— Купите у меня карту подземной Москвы!..
— На что она мне? — удивился Сидорин.
— Там точно обозначены подземходы из различных частей Москвы, как-то: из Замоскворечья под Москва-рекой, из Китай-города под Варварской башней, из Румянцевского музея под Моховой и пр., и все они ведут непосредственно в Кремль, в самое большевистское гнездо. Ну?…
У Сидорина алчно сверкнули глаза и затрепетали хищные ноздри; сделка быстро состоялась. Сепия вынул из бокового кармана сюртука вчетверо сложенный план Кремля с ближайшими окрестностями, Сидорин, просмотрев его, сунул в портфель и отдал 50 червонцев.
Секретарь, на полном ходу оборвавший протоколирование, недоуменно заерзал на стуле, не зная, как и чем кончить речь коричневого оратора, снова окаменевшего в ископаемой позе.
— Вы чего ждете? — спросил его Сидорин. — Давайте следующего…
— Но… речь?… речь?…
— Запишите: «оратор внезапно почувствовал дурноту и отказался от слова». Записали?… Ну, кто следующий?…
— Следующий записавшийся оратор — Гиппарион Диа-сович Девонин, — провозгласил секретарь.
Девонина пришлось окликнуть три раза подряд, чтобы вывести из состояния, подобного каталепсии.
Это был тихий и робкий старец с длинной, желтой от времени бородой, с пучками волос, торчавшими из ушей, носа и чуть ли не из глаз и рта.
— Милостивые государи и милостивые государыни, — зашелестел он чуть слышно, с трудом поднявшись со стула, — я не намереваюсь долго задерживать вашего внимания. Видит бог, это мне не по силам… Я коротко изложу свой проект, остановившись только, совсем немного, на принципах, положенных в его основу…
После этого небольшого, но бодрящего вступления он дал короткий исторический обзор развития государственности на Руси, начиная от Рюрика, Синеуса и Трувора и кончая «безвременно погибшим тишайшим и всемилости-вейшим государем нашим императором Николаем Александровичем II-ым, прозванным в народе великомучеником, иже смерть прияше из рук нечестивых поганцев — большевиков». За обзором последовал краткий перечень заслуг последнего царя из дома Романовых; за перечнем — небольшой очерк религиозно-нравственного содержания на тему о пришествии Антихриста и конце мира; за очерком — краткий разбор апокалипсического сказания и критика моро-зовского астрономического толкования на сей счет; за критикой…
…Председатель бесповоротно дремал, видимо, затратив на свою речь последние остатки жизненной энергии, отпущенной ему на день. Сидорин снова возвысил голос — и на этот раз для обуздания оратора.