— Папа говорит, что это было…
— Знаю, знаю, что он говорит. Это, мол, было при царе Горохе…
— Да, при царе Горохе, — быстро соглашается внучек, — у меня еще сказка такая есть…
— А скажи-ка, — у старика в голосе, в глазах, во всей фигуре — явное торжество. — Скажи-ка: кто это клевал в прошлую ночь? Ага!..
— Это лягушка…
— Сам ты лягушка! Где это видано, чтобы лягушка клевала на лягушечью наживу! Ага!..
— Она и не клевала… Она только ногами дрыгала… — Внучек прыскает в кулак и, отскочив на расстояние двух палок, добавляет, приплясывая: — А я на крючок не мертвую посадил, а живую… Ага! Живую! Живую!.. Ага, ага, ага!..
Невоспитанность малолетнего внука развертывается вовсю. И кто знает, до чего бы он дошел, если бы…
… В двух шагах от схватившегося за палку деда, подняв вверх каскады воды и рассердив ею по натуре игривый костер, бухнул тяжелый предмет и пошел ко дну… Удилища согнулись и погрузились в воду… Дед, конечно, совсем не обольщаясь, что сомы с некоторых пор стали водиться на небе, сгреб концы всех удилищ своей мозолистой лапой и поволок их из воды.
В лесках запутался человек. Можно сказать, самый настоящий человек, и, по всей видимости, буржуазного происхождения. Ликованию малолетнего Карлушки не было границ. Особенно его восторгало то, что человек был брит, как патер, и кругом облепился дохлыми лягушками.
— Дед? Он клюнул на них? — не без лукавства вопрошал внучек.
Престарелый Фридрих молчал. В молчании чувствовалось непередаваемое словами презрение «к тем проклятым штуковинам, которые имеют вертушку на носу и сбрасывают сверху всякую падаль на головы ни в чем неповинных и всеми уважаемых граждан».
— Потрясти его надо, — сказал он, наконец. Однако этот способ оживления оказался не под силу ни старому, ни малому.
— Ну, что мне с ним делать?! — возмущался старик. — Не тащить же его две версты на своей спине?! Ступай, позови людей…
Карлушке совсем не хотелось бросать выуженного человека на произвол «злого» деда; кроме того, сгустившаяся темнота отнюдь не благоприятствовала двухверстному путешествию до поселка.
— Я, пожалуй, не пойду, — неуверенно сказал он. — Лучше я буду трясти…
Дед снова схватился за палку, а человек в это время пришел в себя.
— Откуда я? — спросил он на чистом английском.
Фридрих Кюммель когда-то служил матросом и был неплохим матросом, он чуть было не сделался старшим боцманом. Поэтому английский язык ему был знаком.
— Вы, гражданин, распугали мне всех сомов, — угрюмо процедил он.
— Значит, я был в воде? — спросил человек, пытаясь подняться с земли.
— Вы, гражданин, чурбаном рухнули в воду и распугали мне всех сомов, — упрямо продолжал дед.
— Ах, значит, я упал с аэроплана…
Карлушка смотрел прямехонько в рот выуженному человеку и, хотя не понимал ни слова из его странной речи, все же чувствовал себя на одиннадцатом небе от блаженства.
— Дедушка, он высохнет? — спросил он.
Но дед продолжал свое:
— Я вас, гражданин, когда вы примете человеческий вид, привлеку к судебной ответственности за…
Человек с трудом поднялся, с удивлением оглядывая свое платье, увешанный лягушачьими лапками и крючками.
— Мне нужно сухое платье и белье, — твердо выговорил он.
— Может быть, вы хотите, чтобы я разделся? — пробурчал дед.
— Мне нужно переменить одежду, — снова повторил человек и потом, вдруг заметив мальчугана, обратился к нему: — Не падало ли здесь еще чего-нибудь?…
— Ни-че-во-шень-ки не понимаю, — чуть не плача от досады, протянул Карлушка, обращаясь не к человеку, а к старику.
Человек сейчас же перевел свой вопрос на немецкий. Карлушка встрепенулся:
— Падало! Падало! Да еще как, ого! Только там… — и он махнул рукой в ночную темь.
— Я так и думал, — произнес человек, как бы про себя.
— Он — не круглый идиот… Ну, принеси мне, что там упало.
Карлушка безмолвно придвинулся к деду.
— Ну, пойдем вместе, — понял его человек.
Карлушка еще тесней прилип к старику.
— Он, гражданин, боится темноты и вас, — нехотя пояснил Кюммель. — Вы посидите тут, а я с ним схожу, так и быть…
Нашли чемодан, пальто и палку с золотым набалдашником.
Палку странный человек тотчас же подарил деду, мокрое белье и платье с лягушачьими ножками — Карлушке, а сам переоделся в сухое белье и новую пару.
— Далеко ли отсюда до города? — спросил он.
— До поселка две версты, — преобразившийся, отвечал дед, — а от поселка на трамвае… Мы вас, гражданин, проводим… Карлушка, — прибавил он, — сматывай удочки и все… Такого сома мне еще не приходилось лавливать…