— П-па…алочка… — прерывисто выдавил он. — С-сме… ерть…
Тогда дьякон двинул руками, намереваясь познакомить надоедливого гостя с некоторыми свойствами интересующей его палочки. Но гость, приняв это движение за подготовку к новому удару в подложечную область — область весьма чувствительную к грубым прикосновениям, — хрипло сказал «раз-два» и применил хорошо знакомый дьякону прием японской борьбы — парализующей джиу-джитцы; картина вышла старая: у дьякона плетью повисли обе руки.
— Дьявол! Дьявол! — проревел он, желая забодать англичанина головой. Но тот предусмотрительно отпрыгнул в сторону. Для полноты восстановления старой картины не хватало лишь, чтобы он произнес насмешливо:
— Тэ-тэ-тэ-тэ… Вы не знакомы с джиу-джитцей?… Каждому политическому деятелю необходимо знать джиу-джит-цу…
Он этого не произнес, потому что для такой длинной фразы недостаточно отдышался, но опять крикнул — уже не бесстрастно:
— Где палочка, ну?…
Дьякон, трясясь всем телом, тем не менее молчал.
— Где палочка?… — повторил настойчивый гость и, приблизившись вплотную, заговорил менее лаконично:
— Стоять смирно. Застрелю за одно движение… Обыщу…
Черный кружок дула повис перед глазами дьякона на расстоянии двух сантиметров… Проворная рука забегала по его одежде…
Когда англичанин наткнулся на предмет своих вожделений, дьякон дернулся и затрепетал, кружок уперся вплотную, а жесткий голос отчеканил:
— Смерть… Смирно…
Осторожно отвязав ее от плеча, он сказал уже менее чеканно, зато более насмешливо:
— Не трогаться с места, пока я не скроюсь вон за тем деревом… Тэ-тэ-тэ… Какой вы дурак, Ипостасин… До свидания… Привет от брата…
И захохотав, словно заколотив деревянной колотушкой по чугунной доске, он отошел неторопливо…
Дьякон не стал дожидаться, когда язвительный вор скроется за деревьями, но и не осмелился нарушить его приказания. У него существовала третья возможность. Застыв изваянием, он сначала тихо, потом громче и громче, призывно закликал:
— Коврики! Коврики! Коврики! Коврики!..
Потом легонько свистнул три раза подряд, — совсем так, как свистал, обыкновенно, созывая прожорливую шакалью стаю к кровавой трапезе.
Англичанин обернулся, но убедившись, что дьякон по-прежнему стоит неподвижно, продолжал путь. Ему показалось, что глупый русский призывал на помощь кого-то из бесчисленных своих русских богов.
— Коврики, коврики, коврики, коврики… — продолжал тоненько взывать дьякон.
И «коврики» появились…
Рассыпным строем вынырнули они из-под густой кровли, заслышав многообещающий призыв. Но к ним навстречу храбро шагал незнакомый человек с холодными глазами — они попятились.
— Коврики, фью, фью!.. — крикнул им знакомый голос — так, как он обычно кричал, разрешая голодной братии догнать подстреленную дичь.
Шакалы из-под кустов недоуменно следили за направлением пальца своего хозяина.
— Фью, фью его!.. — снова приказал этот палец.
Тогда вся стая, захлебываясь в диких зловещих рыданиях от превкушения горячей крови и обильной трапезы, со всех сторон накинулась на крупную дичь… Облепила ее, как рой взбешенных ос…
Англичанин слишком презирал эту орду стервятников, чтобы вовремя принять против них какие-либо меры. Его падение было падением вследствие человеческого самомнения… Палочкой он успел только двух шакалов отправить к праотцам, чтобы вслед за ними и самому немедленно отправиться туда же…
Когда дьякону показалось, что враг его достаточно обезврежен, он с дубинкой в руках бросился разгонять остервеневшую стаю. При его приближении она моментально разбежалась, зная, что человек, кормилец их, шутить не любит.
В кровавых остатках похитителя лежала скромная палочка с свинцовой головкой…
— Эх, мистер, мистер!.. — скорбно и сожалея воскликнул дьякон. — Не я ли предупреждал тебя? Не я ли?… Эх-эх, смотри, что ты с собой сделал?… Ну, коврики, доедайте, что ли… Чтобы у меня здесь чисто было, ну-ка…
Сделав последние распоряжения, он уединился в пещерку для бдений и скорбь своей души, жалость «по убиенному» стал гасить прокисшим от зноя виноградным соком.
Только день выдался комковатым до конца.
Налившись хмельными соками до краев, дьякон уже собирался — всерьез и надолго — воспарить к превышнему в торжественных песнопениях, как вдруг «коврики» взвыли неистово подле самых дверей его кельи. Оборвав подготовку к воспарению, он прислушался: в шакальем вое, вообще обычном, ему почудились нотки предвкушения новой крупной дичи, почему-либо недосягаемой для острых клыков. Дьякон схватил палочку. «Может, кабана убью», — подумал он и на карачках, ибо подготовка для сближения с богом оказалась весьма изнурительной для бренного организма человека, выполз на солнце.