- Полагаю, Джон, как вы вчера сами сказали – мы все сидим в одной лодке и вынуждены грести до берега. У нас нет альтернативы - бросить весла посреди океана. Работаем как одна команда – до победного конца.
- Мотивы, посадившие вас в эту лодку, полагаю, нет резона пытаться узнать?
- Именно так.
- Что ж, понимаю. Благодарю за честность.
- Но у меня есть встречный вопрос.
- Какой же?
- Что движет вами, Джон? Я хочу отомстить, это верно. Но вы? Вы нацелились на «Ляовэнь» ещё до смерти Кэтрин? Что вам так нужно от этой корпорации?
Джон молчал долго. Макс уже начал колебаться – не слишком ли прямой вопрос он задал и не раздумывает ли теперь хакер, как избавиться от его тела? Но тот неожиданно все же ответил.
- Справедливости.
- Справедливости? Это не ответ, что угодно, но не конкретика.
- Хорошо. Вы заслуживаете честности, я считаю, - Джон сделал глубокий глоток виски.
- Люди, с которыми наше сознание на одной волне, устали. Устали от лжи и лицемерия. Мир гниёт у нас на глазах, Макс. Социальное расслоение достигло такой степени, что из сугубо экономических сфер перемещается в физические. Более обеспеченные люди ставят себе органы и имплантаты. Барахалит сердце? К черту его, давайте новое. Рак легких? Несите новые легкие. Они не хотят дышать смогом и грязью того, что называют Нижним Городом и возносятся все выше и выше. Чем крупнее номер этажа, на котором ты живешь – тем более ты уважаемый человек. Вниз сходят только любители маргинальных развлечений. И слои низа и верха сейчас перемешиваются ещё меньше, чем в Средневековье. Но почти все молчат. Говорят только единицы. Но кто услышит глас вопиющего в пустыне? Ложь плотно занавесила многим глаза. Слишком многим. Социальные лифты, кричат одни. Это лифт, в котором нет электричества, отвечают им те, кто не слепы. Образование, карьера, успех, триумф? Тьфу. Ложь. Знаете, что была написано на воротах концентрационного лагеря Аушвиц?
- Нет.
- Арбахт май фрай. Труд освобождает. Такая же гнусная ложь, как сказочка про социальные лифты. Тот, кто рожден внизу – обречен здесь же и издохнуть. Люди здесь грызут глотки друг друга, в момент краткого возвышения, считая себе царями. Но нет, всё, что они получают, это лишь корка менее черствого хлеба чем раньше. Пока те, кто там…
Джон поднял палец вверх.
- Пока они жрут в три горла, и сыплют нам вниз крохи. Вот, против чего мы выступаем, Макс. Против лжи и несправедливости, лицемерия и беспросветного мрака.
- Звучит, как неосуществимая фантазия, Джон. Мир всегда был таким. Более или менее. Никто и никогда не жил в обществе дружбы и радужных пони.
- Так и есть, - кивнул Джон. – Но тот, кто не борется и не барахтается – утонет. Для торжества зла достаточно бездействия добрых людей. И с тем, что имеет «Ляовэнь» это торжество может начаться в любой день.
- О чем конкретно речь? – Макс весь внутренне напрягся.
- Пока не могу сказать вам. Простите. Все же, не так и давно мы знакомы.
- Ваше право, Джон. Хотя не могу сказать, что я счастлив от мысли, что вы от меня что-то утаиваете.
Джон вздохнул.
- Некоторые тайны не заслуживают быть раскрытыми. Наши средства, цели и методы не изменятся от этой маленькой игры втемную.
- Окей, какой же тогда наш дальнейший шаг?
- Полагаю, правильнее всего было бы мне увидеться с вашими друзьями. Раз теперь мы все одна команда, полагаю, несправедливым будет заставлять вас каждый раз пересказываться своим друзья наши разговоры. Проще всего, если они сразу будут присутствовать на них.
- Я спрошу их мнения на этот счет. Завтра на этом же месте, в это время?
Джон улыбнулся.
- Все так. Это место прекрасно, для меня. Надеюсь, станет таковым и для всех нас.
- По рукам. По рукам. Но прежде, чем я уйду, хотел бы задать вам один личный вопрос.
- Конечно, Макс. Спрашивайте.
- Расскажите мне о Кэтрин?
По Призраку можно было сказать, что из него только что какой-то внутренний стержень. Он осунулся и погрустнел, сразу став выглядеть сильно старше своего возраста.
- Она была прекрасной. Что я ещё могу сказать? Я не знал, и уже не узнаю никогда никого лучше её. Её сердце словно могло вместить в себя всю любовь и доброту этого мира. Она не могла видеть несправедливости и жестокости по отношению к слабым. Она была умной и храброй. Она не складывала руки, она боролась, всегда боролась за то, что считала правым. Всегда была готова принести себя в жертву тому, кто в этом нуждается. Отдать всё, что может, как цену за те идеалы, в которые она верила. И вот её больше нет. И у меня словно больше нет сердца. Весь мир для меня теперь серый. Вот какой она была, Макс.