– Ладно, можешь не объяснять, – улыбнулся Ансон, но веки его обиженно вздрогнули, – мне и впрямь пора.
Он начал было подниматься, но Джинни схватила его за руки:
– Нет, пожалуйста, не уходи!
Ансон снова сел и посмотрел ей в глаза:
– Любая зависимость – это ужасно. Все равно – от наркотиков или алкоголя. Зависимые люди могут быть милейшими созданиями, когда они трезвые и вменяемые, но это не облегчает трудностей, которые они создают своим близким в остальное время.
Судя по уверенности, с которой говорил Ансон, эти проблемы были ему знакомы лично.
– Он алкоголик, – Джинни кивком указала на брата, – насчет наркотиков я не уверена.
– Одного вполне достаточно, – усмехнулся Ансон.
Джинни закрыла глаза и прислонилась к стене, чувствуя рядом надежное тепло большого гибкого тела Ансона. Его спокойное дыхание помогало ей хотя бы ненадолго отогнать грызущий страх, не проходящий с той минуты, когда она включила в машине свет и увидела кровь на рубашке брата.
«Осторожно, – шепнул ей тихий голос, – не позволяй себе привыкнуть. Он не будет с тобой вечно. И даже до завтра не останется».
Она, как обычно, одна.
И, кроме нее, у Дэнни никого нет.
Когда Дэнни Колтрейна переместили в одну из палат на седьмом этаже больницы Ноксвилл, время было далеко за полночь. В процессе перевозки Дэнни очнулся и понял только то, что в тот вечер снова выпил лишку. Потом он долго и слезливо просил прощения у сестры, и Ансон слушал, теряя терпение.
«Больше никогда» – самый бесполезный оборот в английском языке, не содержащий ни обещания, ни смысла, и тот, кто к нему прибегает, есть самый отъявленный лжец на свете.
Потому что все повторится заново. Так бывает всегда.
Наконец Ансон не выдержал и улизнул в коридор, где устроился в небольшом зале для встреч пациентов с посетителями, пустовавшем в этот ранний час. Там стояли два дивана и несколько кресел. Ансон уселся в кресло и стал гримасничать, глядя в зеркало напротив. Кресло имело форму чаши, и Ансон, сидя в нем со своими длинными руками и ногами, напоминал себе богомола, который пытается спрятаться в ореховой скорлупе. Вздохнув, он пересел на диван, вынул телефон и стал проверять почту. Двадцать два сообщения за два часа – большей частью спам. Одно сообщение от Тука – Марти Тукера, его ассистента в IT-отделе, который замещал его на время вынужденного отпуска. Текст был длинный. Тук многословно описывал последние события в их конторе, передавал слухи и сплетни из мира действующих агентов «Гейтс», или «царства слизней», как он их называл, потому что их знания в области технологий были, мягко говоря, ниже плинтуса. В общем, ничего срочного или занимательного, разве что новое прозвище, придуманное Туком для сотрудницы по имени Оливия Шарп, – Барби Бомба. Шарп – высокая фигуристая блондинка из новичков – как крейсер рассекала по конторе, точно все вокруг принадлежит ей. С ней у Ансона были нормальные отношения. Тук, кажется, был безумно в нее влюблен и стремился сочинить для нее прозвище пообиднее, как это принято у подростков. Причем сам Тук был старше Ансона.
Ансон убрал телефон в карман и встал, чтобы размяться, под протестующие скрипы и стоны своего избитого тела. Он понимал, что двигаться необходимо, потому что сидеть на месте еще хуже. Ему, конечно, крепко досталось, однако теперь будет о чем рассказать знакомым при встрече, верно? Кто из компьютерщиков может похвастаться синяками, полученными в драке за красивую девчонку? Вспомнив о Джинни, Ансон помрачнел. Он и не догадывался, что у нее такая собачья жизнь. Она не хохотушка и не слишком общительна, но многие люди на работе серьезны и сосредоточенны. Зато на выходных или вечером они проводят время в семье и встречаются с друзьями. Взять хотя бы его, Ансона. Он ведет довольно замкнутый образ жизни, но у него есть компания старых школьных друзей, с которыми они время времени собираются вместе, чтобы заняться рафтингом, или порыбачить, или просто поплавать в реке у плотины, где шире и глубже. Интересно, у Джинни есть время, чтобы сходить на реку и искупаться? Наверное, нет. Вечера и выходные она проводит как сегодня – вытаскивая брата из баров, чтобы тот не упился до смерти.
Ансон встал и направился обратно в палату. Подойдя ближе, он услышал пение, голос Джинни. Она тихо напевала трагическую горную балладу о женщине, у которой умер возлюбленный и ее любовь не дает ему упокоиться с миром. Эту балладу Ансон помнил с детства, но мягкий альт Джинни придавал ей потустороннее, полное страшной красоты звучание.