Но меня все еще беспокоили слова той девочки. Я спросила мать, разговаривала ли она по-китайски, когда была маленькой, и она сказала, что Золотая Голубка очень интенсивно ее обучала. Затем я задала вопрос насчет своего китайского: не хуже ли он, чем у куртизанок.
— Твой китайский во многих отношениях лучше, чем у них, — ответила она. — Он звучит красивее.
Меня это встревожило, и я поинтересовалась у своего нового учителя, действительно ли китайцы говорят на китайском лучше, чем любой из американцев? Учитель сказал, что форма рта, языка и губ у каждой расы лучше всего приспособлена для их собственного наречия, как и уши — для восприятия родного языка, ведь через них слова попадают в мозг. Я спросила, почему же тогда он думает, что я могу говорить по-китайски? Он ответил, что я хорошо училась и натренировала свой язык до такой степени, что сейчас он может двигаться иначе.
Мое беспокойство длилось еще два дня, пока логика и дедукция не помогли мне снова поверить в свое происхождение. Я размышляла так: прежде всего моя мать — американка. И хотя мой отец умер, очевидно, что он тоже был американцем, потому что у меня светлая кожа, каштановые волосы и зеленые глаза. Я носила одежду в западном стиле и обычную обувь. Мои стопы не ломали и не втискивали, словно тесто для пельменей, в крошечные туфельки. Кроме того, я получила знания во многих областях, включая историю и естественные науки, и, как говорил мой учитель: «Все это исключительно ради самих знаний». Большинство китайских девочек учились только хорошему поведению.
Более того, я даже думала не так, как китайцы: не кланялась статуям, не воскуривала благовония, не боялась призраков. Мать говорила: «Призраки — это суеверие, которое вырастает из собственных страхов этих людей. Китайцы многого боятся, вот почему у них так много суеверий». Я же ничего не боялась и не собиралась делать что-либо определенным образом только потому, что так делалось на протяжении многих тысяч лет. Мать утверждала, что я обладаю американской смекалкой и независимым умом. Например, я придумала раздать слугам современные вилки, чтобы они ели ими, а не древними палочками. Правда, мать потом заставила слуг вернуть столовое серебро на место. Она сказала, что стоимость одной вилки больше, чем годовое жалованье слуги, поэтому у них может возникнуть соблазн их продать, и вообще понятие честности у китайцев не совпадало с нашим, американским. Я согласилась. Но если бы я была китаянкой, смогла бы я в таком случае сказать о себе то же самое?
После того как я покинула Академию мисс Джуэлл, я запретила куртизанкам называть меня Вие-ла, а также ласковыми китайскими прозвищами вроде «младшей сестренки». Они должны были называть меня Виви — так я им сказала. Только тем, кто мог правильно произнести мое настоящее имя, можно было называть меня Вайолет — а это были только моя мать, Золотая Голубка и мой учитель.
Поменяв имя, я внезапно поняла, что могу делать это когда угодно, с определенной целью или просто под настроение. И вскоре после этого по воле случая у меня появилось мое первое прозвище. Я бежала через гостиную и столкнулась со слугой, который нес поднос с чаем и закусками. Поднос со всем содержимым грохнулся на пол. Слуга в сердцах назвал меня «биаоци[3] — маленький вихрь». Чудесное слово! Я была Вихрем, несущимся через знаменитый дом «Тайный нефритовый путь», с развевающимся ореолом пушистых темных волос, а за мной гналась кошка, пытающаяся поймать ленту, еще недавно вплетенную в мои волосы. С тех пор слуги должны были звать меня Вэлвинд,[4] что они произносили как «Ву-ву».
Я обожала свою золотую кошку. Она принадлежала мне, а я — ей, и больше я ни к кому не испытывала подобных чувств, даже к матери. Когда моя кошечка сидела у меня на руках, она массировала лапками корсаж платья, цепляя коготками кружева и превращая их в рыболовные сети. Глаза у нее были зеленые, как у меня, а шерсть в черно-коричневых пятнах отливала золотом. Она мягко сияла под лунным светом. Мать подарила мне кошку, когда я сказала ей, что хочу завести друзей. Она сказала, что кошка когда-то принадлежала пирату, который назвал ее Карлоттой в честь похищенной им дочери португальского короля. И хотя все могут завести себе друзей, пиратская кошка будет только у меня. И еще мать добавила, что точно знает: в отличие от друга, кошка никогда меня не предаст.