@@
Когда мы с матерью обсуждали возможность встретиться в Шанхае, Волшебная Горлянка делала вид, что очень этому рада:
— Ты будешь так счастлива, когда к тебе вернется твоя мать.
Мне пришлось заверить ее, что она для меня гораздо роднее матери, потому что рисковала ради меня жизнью, страдала из-за меня.
— Ты беспокоилась обо мне, — сказала я. — Постоянно беспокоилась.
— Это правда. И гораздо чаще, чем ты думаешь.
— Я тоже за тебя волновалась.
Она недоверчиво на меня посмотрела.
— Когда ты заболела гриппом. Я думала, что ты можешь умереть. Я сидела рядом с твоей постелью и держала тебя за руку. Я молила тебя открыть глаза и вернуться к нам.
— Я этого не помню.
— Потому что ты была почти при смерти. Но я думаю, что мои слова тебе помогли.
Помогли они или нет, но Волшебную Горлянку это глубоко тронуло.
— Ты и правда беспокоилась? — спрашивала она снова и снова. — Никто и никогда не беспокоился обо мне. До тебя.
Она все время начинала волноваться, когда я угрожала развестись с Верным. Я, конечно, не имела в виду, что на самом деле хочу развестись. Просто хотела показать, как я разозлилась. Причина всегда была одна и та же: он флиртовал с какой-нибудь женщиной. Горлянка приходила ко мне, выслушивала мои жалобы и со всем соглашалась: да, он такой — плохой, беспечный, глупый.
— Но тебе не нужно разводиться, — говорила она. — Есть одна трава, которую ты можешь класть ему в чай, — она слышала, что эта трава притупляет желание. — Только не нужно ее давать слишком часто, а то эффект будет сильным, это для тебя тоже будет нехорошо.
Потом она мягко уговаривала меня, что Верный совсем не так плох по сравнению с некоторыми мужьями:
— Верный, возможно, капризный, но он никогда не был грубым. А еще он красивый и хорош в постели. И он часто тебя смешит. Четыре достоинства. Большинству женщин не достается даже одного.
Шанхай, 1929 год
Мы с матерью наконец согласились, что она должна приехать в Шанхай. В наших письмах мы давно затрагивали эту тему, но я не считала, что нам стоит пытаться изменить прошлое, вспоминать о поступках, которые повлияли на наши судьбы. Наши отношения превратились в тесное, откровенное общение взрослых людей. Это было больше, чем дружба, но связь все же не была настолько глубокой, как между матерью и дочерью. Мы вели откровенную переписку, но, разделенные расстоянием, не видели лиц друг друга. Наши признания и воспоминания требовали доверия, но несмотря на то что большую часть времени мы свободно изливали свои чувства на бумагу, мы обе знали, что можем спрятаться за бумажный лист. Мы не боялись оскорбить друг друга, так как стали более уравновешенным. Осторожно, в тщательно подобранных выражениях мы обсуждали свои невысказанные смешанные чувства. Но личная встреча в Шанхае может вызвать из прошлого травмирующие воспоминания и разрушить все, что мы так тщательно строили и что для нас было очень важным. И все-таки мы решили, что стоит рискнуть. Я предупредила ее, что хочу обнять ее не больше, чем хотела бы обнять лист бумаги. Я не знаю, что я почувствую, увидев ее наяву. Возможно, ее вид вызовет эмоции, о которых я уже забыла, и ей стоит быть готовой и не обижаться, если я не брошусь в ее объятия, как положено при счастливом воссоединении матери и дочери. Она согласилась, что встреча, скорее всего, будет неловкой и непредсказуемой, и она готова к некоторому отчуждению между нами. Я думала о нашем воссоединении целый месяц, остававшийся до ее приезда, ощущая при этом самую разнообразную гамму чувств — от того, что испытывает обиженный ребенок, которого предала мать, до чувств взрослой женщины, которая узнала, что была для матери важнее Лу Шина и ее сына. Когда я увижу ее, я должна помнить, что она страдала и горевала обо мне так же, как я по малышке Флоре.
Пока мы стояли на причале, ожидая прибытия корабля, я предупредила Верного, чтобы он не думал смотреть на нее своим долгим романтическим взглядом.
— Как ты могла подумать обо мне такое?! — притворно возмутился он.
— Ты можешь смотреть так и на старуху в гробу.
Он рассмеялся и поцеловал меня.
— Я буду с тобой. Пожми мне руку, если тебе станет невыносимо, и я найду повод, чтобы увести тебя.
Пусть в переписке мы и обменивались фотографиями, но я до сих пор представляла ее в самых модных вечерних нарядах, а не в простом коричневом костюме. Она была все так же красива, но вне цветочного мира у нее не проявлялись те завораживающие особенности, которые так привлекали к ней мужчин. Движения ее не были грациозными. Она суетилась, разыскивая багаж. Потом, направившись ко мне, остановилась в десяти футах от меня и смотрела так, будто увидела призрак. В нерешительности она кусала губу.