Девочка росла, и эти фантастические истории о блаженных людях, живущих в стране Вечного Света, и о далеких всевидящих глазах божеств, источающих любовь, нареченных таким захватывающим дух именем – звезды, тревожили молодую неокостеневшую душу и будили среди ночи, когда сверкающие рыбы прятались по темным углам, а сплошная беспроглядная тьма укрывала все своим густым одеялом. Такие часы тянулись мучительно долго (местные вообще любили спать помногу), она лежала в кровати и мечтала наивно, с детским трепетом. Из пещеры в такие часы никуда не выбраться: все входы и выходы закрыты тяжелыми камнями, да один человек из рода ходит и караулит. Бывали случаи, что изредка пропадали дети: подозревали другие роды, но Лаура вспоминала хищные глаза некоторых соотечественников, и тогда ей становилось зябко и тревожно в неуютной кроватке, хотелось то укутаться, с головой нырнув под одеяло, то бежать и бежать, как можно дальше, в страну грез, где свет льется бесконечно.
Днем она вновь ходила в другие пещеры (в своей она всем изрядно надоела, и хищные глаза теперь больше оборачивались в ее сторону), делилась с подвыпившими и разнеженными стариками своими фантазиями и мыслями; их посоловевшие глаза с трудом смотрели на нее, из горла вырывался хриплый лающий смех. Но некоторые, вспоминая рассказы дедов, шептали ей пьяным лепетом о давней-давней тайне: будто бы некогда злой колдун зачаровал целый народ – раньше они жили там, наверху (при этом рассказчик неопределенно тыкал в потолок), – в наказание за проступок их вождя, наложил жестокие чары, низвергнув всех во тьму живых колодцев… прошли века, и люди забыли это… И гнусно шипя, рассказчик неизменно заканчивал:
– Но так было не всегда: мы все, в своем роде, небожители. Только тот, кто поймет это, сможет освободить себя и других людей.
Лаура спешно убегала, глаза ее сверкали, а сердце в груди билось, как никогда – живое и стремительное, точно в ожидании рокового перехода, точно узник, что готовится вот-вот обрести долгожданную свободу.
Годы шли, повзрослевшая девочка все лелеяла свои замыслы, непослушание маме все росло. И вот однажды, напоив ту вином, которое похитила у немощного старца из соседней пещеры, она выскользнула из кровати, как рыба из рук рыбака, и затаилась у кромки колодца, пока мужчины рода не заперли камнями выход. Первая ночь была восхитительной: навсегда останутся те часы, когда она сдернула занавесь тайны, которую боялись узнать ее соплеменники. Об этой первой ночи, о своих чувствах, мыслях и надеждах, о том, что в сердце поселилась дерзкая мечта, она никому не сказывала и под утро вошла в «дом», как ни в чем не бывало.
Много было шума и крика, когда обитатели пещеры прознали о том, что она провела ночь вне стен жилища – на такой безрассудный шаг не отваживался доселе ни один безумец, а их бывало немало за долгую историю рода. Жители долго возмущались, но простили. Мать волновалась, но больше не потому, что дочь могла заболеть и умереть за эту ночь или бесследно исчезнуть, а от того стыда, который переполнял ее, от того, что ей пришлось краснеть перед всеми добрыми жителями пещеры, извиняться, что у нее такое неразумное дитя, как видно, обреченное богами на слабоумие. Но она любила дочь и всячески желала добра, а потому оправдывала ее, как могла: «Что же вы хотите? Боги обделили ее умом – вот и занимается она не тем, чем нужно; но простите – ей еще слишком мало лет: она помается, пострадает – и сама поймет, как была неправа, и сама первой придет к вам на поклон, с благодарностью за наставление и заботу».
Каково же было негодование племени, когда такое повторилось спустя пару дней! Лауру выставили на середину пещеры, как на посмешище, на обозрение всем и каждому: всякий мог подходить к ней, говорить любые слова, указывать правильный путь, осмеивать и оскорблять, устрашать карой немилостивых богов и страданиями после смерти. Единственное, чего нельзя было – так это притрагиваться к ней: таких людей называли «очумленными» и обрекали на вечное одиночество – теперь ни один парень к ней не подойдет, чтобы назвать своей женой; считалось, что если нарочно дотронуться до нее, то можно было подхватить расстройство ума – самую частую болезнь во всех пещерах. Такие «очумленные» не проживали и года, умирая в одиночестве, изнывая от ласки и от теплого слова. Даже родная мать теперь стала смотреть на нее по-другому: как на тяжкий груз – никому не нужный, но о котором по причине кровной связи надо было печься.