— Что, Леонид Ильич?
— На шею не дави, не люблю!
Медведев откатился в сторону, но подниматься не спешил.
— Лежите, Леонид Ильич, лежите.
— Лежу, лежу, — проворчал Брежнев. — Миша, как вы там?
— Стою, смотрю.
Сопровождение высыпало из джипов, солдаты пошли по обеим сторонам шоссе.
— Не стрелять! Живьем брать шайтанов, живьём — закричал я. По-арабски, конечно. И громко, я умею громко. Очень громко.
Не стреляли. То ли меня послушались, то ли у них порядок такой. Или живых нет? Должны быть. Должны.
Двое из сопровождающих подбежали к нам. Лейтенант и сержант.
— Живы? Все живы? — спросил он. Ну да, если кто-то погиб, ему несдобровать, а если погиб Брежнев — совсе не сдобровать. На него всё и навесят.
— Живы, — ответил я.
Солдаты стали стаскивать тела к дороге.
— А у этих… живые есть?
— Двое точно живые. Двое точно мертвые. Остальные — не понять.
— Давайте машину, для эвакуации.
— Так точно, мой капитан, — ответил лейтенант, и побежал назад. А сержант стал перевязывать мне голову. Кровит. Нет, не пулей задело. Стукнулся сам, в машине. Ну, так думаю.
— Что он говорит? — спросил Медведев.
— Сейчас подгонят машину.
И подогнали. Мы с Медведевым усадили Брежнева на заднее сидение, он посередине, мы с обеих сторон. Бледный он какой-то, Леонид Ильич.
— Погнали, — сказал я. — В русский госпиталь.
И мы погнали. Нет, не так быстро, как «Испано-Сюиза», но вполне, вполне.
Пульс у Брежнева ритмичный, восемьдесят четыре в минуту, удовлетворительного наполнения и напряжения. Частит, а у кого не частит после такого?
— Дышать больно, немного, — сказал он.
— Сейчас в госпитале осмотрят, разберутся, — я думаю, трещины или переломы ребер. Ударился о рулевое колесо, не сильно. Если бы сильно, он бы не разговаривал.
А он разговаривал.
— Значит, так. Была авария. Всё. Больше никому ни слова.
— Но ливийцы, они же… — начал было Медведев.
— С ливийцами разберемся. Я о наших.
Я держал руку на пульсе. Буквально. Восемьдесят в минуту. Семьдесят восемь. Семьдесят шесть.
Приходит, приходит в норму.
А Медведев поглядывает на меня с опаской.
Я и сам бы поглядывал на себя с опаской.
Семь выстрелов. Семь попаданий. Двое точно наповал. И — ни волнения, ни смущения. Словно не в людей стрелял, а решал элементарные задачки на мат в один ход.
Я снова прислушался к себе.
Ни-че-го-шень-ки. Сделал то, что должен был сделать, и только.
Оно, конечно, понятно: советский врач не какой-нибудь абстрактный гуманист. Он не будет подставлять горло любому убийце, я-де непротивленец злу насилием. ещё какой противленец! И за Анжелу Дэвис заступался в школе, письмо ей даже писал, и вообще… Но вот так, с оружием в руках, и, главное, без прямого приказа Советского правительства?
А ничего, получилось. Словно я век этим занимался.
В прошлой жизни.
А! Это и есть реакция! Фантазии о некой прошлой жизни!
Ну и пусть.
В госпитале нас ждали. Нас ждали круглосуточно: на время визита советской делегации госпиталь перешел на особый режим. А тут — целый Леонид Ильич. Целый — в смысле без внешних повреждений.
Его тут же переложили на каталку и отвезли в приемный покой. Медведев с ним, размахивая красной корочкой.
У меня корочки нет, да и не хотел я никуда. Всё, больной доставлен туда, где ему будет оказана квалифицированная медицинская помощь.
Сел на стул.
Вот госпиталь. В чужой стране, пусть дружественной. И какой вид имеет наш госпиталь? Стул — словно из пионерского лагеря, железо и пластик на шурупах. Два шурупа выпали, спинка перекошена. Наш человек привычен, есть куда пристроиться — уже хорошо, а то всё на ногах, да на ногах. А вот местное население, которое обращается в госпиталь, бывает удивлено. Но потом, конечно, проникается, главное ведь содержание, а не стулья.
Тут ко мне подошла медсестра и пригласила в смотровую.
Прошёл и я. По пути глянулся в зеркало — тускловатое, но ничего.
Мдя…
Мундирчик мой тю-тю. Залит кровью, будто барана резали. Аккурат по горлу, да. И половина лица в крови, шеи — и дальше на мундир. Голова обвязана, кровь на рукаве. Но кровотечения нет.
Рана оказалась пустяковой. Нет, не огнестрельной, резаной. Осколок зеркала извлекли, крохотный. Видно, в машине то ли я налетел на зеркало заднего вида, то ли зеркало на меня, не до деталей было.
Водили пальцем перед носом, светили в глаза, спрашивали, не терял ли сознание. Вроде не терял, отвечаю.
Вроде?
Так если бы терял, то как я могу это зафиксировать?