Ещё раз мдя…
Никак в мой огород камешек? Больше ведь никто в альянсы не вступает. Ни с цеппелинами, ни с юраяхипами, ни с остальными ролингстоунами. Сведений о зарубежной эстраде в нашей прессе кот накакал, и потому даже эту статью будут читать, перечитывать и гадать — о ком это? И те, кто слушает радио на коротких волнах, станут разъяснять, что пишут о Чижике, композицию которого, «Гамбит», крутят всякие радиостанции. А разве «Гамбит» — это не «АББА»? Она, да. Но и Чижик там поет, с ними, заливается. Говорят, скоро выйдет супер-альбом, «Пустыня», по Би-Би-Си передавали. Да ну! Ну, да. Только где его купишь, у барыг, поди, две сотни стоить будет. Может, кто даст переписать. Если прямо с пласта — то красненькая, не меньше. Или даже сиреневая.
«Мелодия», думаю, будет подкатывать, но «АББА» запросит столько, сколько «Мелодия» не даст. Пожадничает. Так что вряд ли.
Прошёл и Гостелов. Остался Автандил Вахтангович, его ждём.
Играя «вслепую», не глядя на доску, вообще без доски, когда ходы передаёт судья-медиатор, в памяти держишь тридцать две фигуры и шестьдесят четыре клетки. Это если одну партию играешь. А в сеансе играют и десять партий, и двадцать. Великий Алехин играл вслепую тридцать две партии одновременно. Как? Эффективное мышление! Я? Нет, я сеансов вслепую не даю. Хотя мог бы, да. Это я к чему? Это я к тому, что запомнить четырнадцать участников делегаций для меня нетрудно. Держать их в памяти. Кто где, когда и с кем.
Так вот. Все на месте, кроме Автандила Вахтанговича. Может, там какие-то протокольные тонкости улаживает в последний момент? Закрывает поездку?
Но трап, вижу, откатился.
Однако!
Я поднялся.
— Самолет готовится к взлету, вернитесь, пожалуйста, в кресло, — сказала стюардесса. Да, та самая.
— Государственная необходимость, — говорю я, легко обхожу её (проходы здесь широкие) и сажусь рядом с доктором Гостеловым. Он зашел в самолет последним, может, знает, что с Автандилом Вахтанговичем.
— Знаю, — подтвердил он. Заработали моторы, пока на прогрев, но разговор маскируют. — Остался Автандил Вахтангович. Заболел.
— Чем?
Доктор заколебался, говорить, нет, потом подумал, что среди медиков таиться не стоит, и ответил:
— Рвёт и мечет. Пищевая токсикоинфекция. Возможно, сальмонеллез. Возможно, что-то иное. Даже, — он понизил голос — дизентерия. Заболел остро, под утро. Пришлось госпитализировать. Получат результаты анализов, там будет видно. А пока — по общим правилам.
— А в самолет — и домой?
— Инфекционного больного? Не положено. Тем более, в правительственном самолете.
— Ну да, ну да. Инфекционный. Значит, он сейчас в госпитале?
— Да вы не переживайте, Михаил. Прогноз благоприятный. Мы же все вместе питались, так? Никто не заболел. Видно, простое расстройство, от волнения. Это бывает. Но, сами понимаете, лучше перебдеть, чем недобдеть.
— Понимаю.
Двигатели прибавили, шум стал громче.
Я поспешил вперед, не обращая внимание на стюардесс. Стюардов нужно держать, стюардов, мощных, борцов или боксеров. Может, и держат? Но не в этом рейсе.
До Брежнева я, конечно, не дошёл. Он был в закрытой части, туда не пускают. Но Медведев был здесь, он меня и перехватил.
— Садись, сейчас выруливать будем, — сказал он мне. — Что ты вдруг возбудился-то?
— Тут такое дело… — я сел. — Неотложное дело.
— Какое же? — спросил он без любопытства.
— У меня пропал чемодан. В Москве его взяли, сказали, не беспокойся, мол, не обычным самолетом летишь. Доставят в лучшем виде. Но не доставили. Я спрашивал у Автандила Вахтанговича, где он, там же костюм, рубашки, белье, фотоаппарат, а он только отмахивался, да ещё с ехидцей, мол, не до тебя мне.
— Дел у него много, вот и отмахивался.
— Допустим, но на второй день нежелание Автандила Вахтанговича заниматься мной стало очевидно. И я подумал — почему? На ногу ему я не наступал, так откуда неприязнь? Может, он обиделся из-за Гулиа?
— Кого?
Самолет тронулся, начал выруливать.
— Я обыграл грузинскую шахматистку, Нану Гулиа. Та хотела, чтобы я проиграл ей, а я выиграл. Она разобиделась, пообещала отомстить. Может, Автандил Вахтангович — её родственник или поклонник? И отомстил, как смог? Да, мелко, да, глупо, но люди порой несдержанны.
— Ну, знаешь…
— И я задумался. Я ведь пожалуюсь непременно, так?
— Уже жалуешься.
— Именно. И вдруг да отзовётся? Вдруг я дойду до Леонида Ильича, и тот впишет минус в личное дело Автандила Вахтанговича? Нет, госслужащий рисковать не станет.