Выбрать главу

Он зажег папироску и не торопясь продолжал свой путь.

Тонкий обед, старое вино затуманили его голову, разбудили давно заснувшие надежды. В эту минуту, когда ничто не мешало его мечтам: ни стук машин, ни шелест бумаги, ни запах чернил, тряпок и сала, свойственный типографиям редакций, — ему почудился близким и возможным великий и неуловимый призрак: «Слава!»

И прежде ему приходилось не раз испытывать это же самое чувство. Сидя ночью в залитой огнями зале какого-нибудь ресторана, отуманенный вином, музыкой цыган, близостью оголенных женских плеч и сильными ароматами духов, среди всего этого смешения красок и звуков он вдруг неожиданно и ясно начинал сознавать, что на голову выше всей этой толпы, что создан для чего-то великого, и говорил себе:

— В эту минуту, если б у меня были под рукой перо, бумага и чернила, я написал бы бессмертные слова…

Увы, в такие минуты, когда человек чувствует в себе прилив творческой силы, перо, чернила и бумага обыкновенно отсутствуют… Так и теперь, в тишине этой зимней ночи, под раздражающими ласками холодного ветра, идеи и воспоминания проносились в его голове, почти не оставляя следа.

Где-то пробили часы: этого звука было достаточно, чтобы разогнать все его грезы. Прошлое любит являться в тишине, а ничто не напоминает более настойчиво о настоящем, как неожиданный бой часов.

— Вот тебе и на! Половина первого, я пропустил последний трамвай, а на извозчика трудно рассчитывать в этом глухом квартале!

Он прибавил шагу. Бульвар, обрамленный слева маленькими особняками, справа — закругленной массой укреплений, казался бесконечным. Изредка мерцали газовые фонари. Они одни, казалось, жили на этой одинокой дороге между спавшими домами, пригорками газона и голыми деревьями, которые даже не шелестели в эту тихую ночь.

В этом абсолютном покое, в этом полном молчании было что-то раздражающее. Проходя мимо одного бастиона, занятого жандармами, Онисим Кош замедлил шаги и заглянул в сторожевую будку. Она была пуста. Он пошел вдоль ограды. За решеткой расстилался совершенно белый двор, и на белизне его время от времени камешки бросали маленькую черную тень. Из конюшен доносились звон цепей и ржание лошадей.

Эти неясные звуки окончательно разогнали смутную тревогу, которая овладела им с начала дороги: Онисим Кош, мечтатель и поэт, исчез; оставался только Онисим Кош, неутомимый репортер, всегда готовый собрать свои доспехи и одинаково хладнокровно интервьюировать путешественника, вернувшегося с Северного полюса, или привратницу, которой казалось, что «она видела, как прошел убийца…».

Его папироска потухла. Он вынул другую и остановился, чтоб зажечь ее. Он собирался продолжать свой путь, когда увидел три тени, кравшиеся вдоль стены и приближавшиеся к нему. Во всякий другой момент он бы даже не обернулся. Но поздний час, этот глухой квартал и какой-то непонятный инстинкт заставили его остановиться. Он отступил в тень и, спрятавшись за дерево, начал смотреть.

Впоследствии он вспоминал, что в эту минуту, которая должна была стать решающей в его жизни, все его чувства странно обострились: глаза его пронизывали темноту и открывали в ней массу обычно незаметных подробностей. Ухо его различало малейший шелест. Хотя он был человеком храбрым и даже отважным, он все же ощупал рукой револьвер, и это прикосновение наполнило его радостной уверенностью. Тысяча неясных мыслей промелькнула в его голове. Ему отчетливо представилось то, что годами дремало в глубине его души. В течение нескольких секунд ему стала понятна тревога человека в опасности, который переживает между двумя ударами сердца всю свою жизнь; он узнал страшную угрозу близкой и неминуемой опасности, и отчаянное усилие человеческого организма, когда мускулы, чувства и разум достигают для защиты жизни высшего напряжения.

Тени все подвигались, то останавливаясь, то пробираясь быстрыми шагами. Когда они были всего в нескольких шагах от него, они пошли медленнее и остановились. Благодаря свету газового рожка ему легко было рассмотреть их подробно и следить за каждым их движением.

Их было трое: женщина и двое мужчин. Поменьше ростом держал в руках объемистый сверток, обмотанный тряпками. Женщина прислушивалась, поворачивая голову то направо, то налево. Как будто испугавшись какого-то невидимого свидетеля, они отступили, чтрбы выйти из освещенной полосы. Третий сначала оставался неподвижным, потом сделал шаг вперед и прислонился к фонарному столбу, закрывая глаза руками. У него был страшный вид: бледное лицо, впалые щеки, широкие руки, судорожно сжимающие лоб, на который спускалась блестящая прядь черных волос. Сквозь пальцы его рук просачивалась кровь и стекала вдоль щеки и подбородка до самого ворота одежды.

— Ну что же, — тихо проговорила женщина,^— чего ты стал?

Он проворчал:

— Мне больно!

Она вышла из темноты и подошла к нему. Маленький человек последовал за ней, положил сверток на землю и пробурчал, пожимая плечами:

— Есть время нежничать из-за пустяков!

— Хотел бы я послушать, что бы ты запел, если б тебя так разделали, как меня! На, взгляни!

Он отнял ото лба свои окровавленные руки и открыл страшную рану, широкой бороздой рассекавшую его лоб слева направо, перерезавшую бровь и веко, такое черное и вздутое, что глаза почти нельзя было различить.

Женщина взяла свой платок и жалостливо и осторожно приложила его к ране. Кровь на минуту остановилась, потом снова начала течь; тогда она вытащила из свертка несколько тряпок и наложила их на рану. Раненый скрежетал зубами, топал ногой, вытягивал свое грубое лицо. Другой проворчал:

— Не смей трогать мой узел!

— Как бы не так!.. — процедила женщина, отворачивая голову и продолжая возиться около раненого.

Маленький человек стал на колени и начал кое-как завязывать тюк, запихивая в него какой-то золоченый предмет, который не помещался, потом поднялся, взял ношу в руки и начал ждать. Только когда перевязка была закончена и женщина хотела вытереть руки о передник, он сказал, смотря на нее в упор:

— Стой! Это можно смывать, но не вытирать! Поняла?

Все трое опять вошли в тень и пошли дальше, не проронив больше ни слова, осторожно крадучись вдоль стены.

Кош увидел в последний раз рыжие волосы женщины, искривленный рот маленького человека и страшное лицо, наполовину закрытое окровавленными тряпками, затем они бросились в сторону, достигли укреплений и скрылись в ночной темноте.

Тогда Кош, который в продолжение всей этой сцены повторял себе: «Если они меня заметят, я погиб», вздохнул полной грудью, выпустил из руки револьвер и, убедившись, что он совершенно один, начал размышлять.

Сначала он подумал, что его друг Лёду был прав, говоря, что эти места небезопасны, и прибавил фразу, которую он часто писал в конце своих статей:

«Полиция никуда не годится».

И он решил выйти на середину улицы и поскорее дойти до avenue Henri Martin. Зачем из одного бессмысленного любопытства подвергаться опасности?

Но едва он отошел на несколько шагов, как инстинкт репортера, сыщика-любителя взял верх над благоразумием, и он остановился:

— Почтенное трио, с которым я только что познакомился, — сказал он сам себе, — совершило какое-то преступление. Какого рода преступление? Вооруженное нападение? Простое грабительство?.. Рана одного из них указывает скорее на первое предположение… но объемистый пакет, который тащил другой, заставляет меня остановиться на втором. Бродяги, обкрадывающие запоздалого прохожего, не находят обыкновенно у него ничего, кроме денег или случайных бумаг, драгоценностей, которые не могут в общей сложности составить такой обременительной ноши. У нас пока еще не принято гулять ночью со своей серебряной посудой или бронзой. Между тем, если зрение мне не изменило, мне показалось, что в пакете были завернуты металлические вещи. Чтобы ошибиться на этот счет, нужно было бы допустить, что мой слух так же несовершенен, как и глаза, так как я разглядел часовой циферблат и слышал, когда человек положил свою ношу на землю, звук, похожий на звон ударяющих друг о друга серебряных приборов. Что касается раны… Борьба и драка во время дележки?.. Удар о какой-нибудь твердый и острый предмет, мраморный камин, стеклянную дверь?.. Возможно… Во всяком случае, кража со взломом очевидна… В таком случае? В таком случае нужно выбирать одно из двух: или вернуться обратно и постараться выследить этих негодяев, или попытаться открыть дом, который они осчастливили своим посещением.