Но я уже потерял добрых десять минут, и теперь мои молодцы должны уже быть далеко. Допустив даже, что я их нагоню, один против трех я бессилен. Да и поимка их, в сущности, меня мало интересует; для этого у нас существует полиция. А вот найти ограбленный дом — это предприятие очень соблазнительное для любителя. Я точно могу определить, откуда пришло трио. Несмотря на ночь, моего зрения хватит метров на триста; на таком расстоянии приблизительно и появились три фигуры. С той минуты, как я их увидел, они ни разу не остановились до фонарного столба. Значит, я могу спокойно пройти эти триста метров, а потом посмотрим.
Он пустился в путь не торопясь, оборачиваясь время от времени, чтобы судить о пройденном расстоянии. Шаг его равнялся приблизительно семидесяти пяти сантиметрам; он отсчитал четыреста шагов и остановился. С этого момента он был в пределах возможного злодеяния. Если кража была совершена не доходя avenue Henri Martin, он был уверен, что найдет какие-нибудь следы. Он взошел на тротуар и пошел вдоль забора первого дома. Таким образом он очутился у затворенной калитки. Дом стоял в глубине сада, сквозь закрытые ставни виден был свет. Он, не останавливаясь, прошел дальше. Везде та же тишина, ни малейших признаков насилия. Он начинал уже отчаиваться, когда вдруг, толкнув одну калитку, почувствовал, что она подается под его рукой и отворяется.
Он поднял глаза. В доме царили полный мрак и тишина, и эта тишина показалась ему странно зловещей. Он пожал плечами и подумал: «Что мне мерещится? Как глупо давать волю воображению в то время, когда мне необходимо все мое хладнокровие?.. Но по какой странной случайности эта калитка не закрыта?..»
Калитка распахнулась настежь. Его глазам представился маленький садик с аккуратными клумбочками и тщательно расчищенными дорожками, светлый песок которых казался золотым при ласковом свете луны. Им начинало овладевать теперь сомнение, такое сильное, что он решил идти дальше… Все это, вероятно, было вымыслом. Эти бродяги были, может быть, честными рабочими, возвращающимися домой… и на которых напали хулиганы… Что, собственно, они сказали такого, чтоб возбудить подозрения? Их манеры были подозрительны, их лица зловещи? Но, может быть, и он сам показался бы страшным, явившись так внезапно из мрака ночи?..
Драма мало-помалу принимала вид водевиля. Оставался сверток… А если в нем ничего не было, кроме старых часов и ломаного железа?..
Ночь — странная спутница. Она окутывает все предметы фантасмагорическим покрывалом, которое солнце срывает в одну минуту. Страх все изменяет, созидая целые сказки, годные разве для малых детей. Никто не знает в точности, когда именно он закрадывается в ум. Думаешь, что еще владеешь рассудком, а между тем страх давно начал там свою разрушительную работу. Говоришь себе: «Я хочу того-то, я вижу это…» А страх уже все перевернул в нас и царит властелином. Мы видим его глазами, мы чувствуем, как его когти впиваются в наше тело… Скоро мы обращаемся в жалкую тряпку, и вдруг смертельный трепет пробегает по всем нашим членам; мы делаем отчаянное усилие, чтобы вырваться из его рук. Напрасный труд: самые храбрые скорее всего побеждены. Наступает тяжелая минута, когда произносишь страшные слова: «Я боюсь!..», хотя давно стучал зубами, не решаясь сознаться в этом.
Онисим Кош сделал шаг назад и громко произнес:
— Ты боишься, милый друг.
Он остановился, стараясь определить впечатление, которое эти слова должны произвести на него. Ни один мускул его тела не содрогнулся.
Руки его остались спокойно в карманах. Он не почувствовал даже того легкого удивления, которое обыкновенно испытываешь, услышав в тишине свой собственный голос. Он продолжал смотреть прямо перед собой и вдруг подался вперед: на желтом песке аллеи ему почудились следы ног, местами ясные, местами затертые другими следами. Он вернулся к калитке, нагнулся и взял в руку горсть песка; это был очень мелкий и сухой песок, который должен был разметаться от малейшего ветерка. Он раскрыл пальцы, и песок рассыпался светлой пылью. И вдруг все его сомнения и все теории насчет страха и фантастических образов, внушаемых им, разом рассеялись. Никогда ум его не был более ясным, никогда он не чувствовал в себе такой спокойной уверенности. Ум его работал, как добросовестный работник, который быстро справляется со своим делом и с последним ударом молота берет в руки окончательную работу и с удовольствием осматривает ее.
Он овладел собой, собрал все свои неясные мысли. Все, что минуту назад казалось ему химерическим, опять представилось ему более чем правдоподобным, верным. Он почувствовал уверенность, основанную на ясных доказательствах. Он отбросил гипотезы и обратился к неоспоримым фактам, которые не могли более быть изменены его воображением. Делая последовательные выводы — логические на этот раз, — он дошел до того исходного пункта, с которого начал на основании простого впечатления.
Кто-то проходил по песку аллеи, и проходил недавно, так как иначе ветер непременно размел бы следы. Мужчины и женщина были тут. Никто, кроме них, не переступал порога этого дома. Угаданная им тайна скрывалась за этими молчаливыми стенами, во мраке этих комнат с закрытыми ставнями. Невидимая сила толкнула его вперед.
Он вошел.
Сначала он подвигался с осторожностью, стараясь не наступать на следы. Хотя он знал, ч;о малейший ветерок их уничтожит, он придавал им слишком много значения, чтобы самому затоптать их. Грабители, сами того не зная, оставили свои визитные карточки, самый неумелый провинциальный сыщик отнесся бы к ним с должным уважением. Он отсчитал двенадцать ступеней, очутился на небольшой площадке и освидетельствовал стену: все гладкий камень. Он поднялся еще, отсчитал еще одиннадцать ступеней и не нашел больше никакой преграды: путь был свободен. Теперь нужно было ориентироваться, а прежде всего возвестить о своем присутствии во избежание неприятных последствий.
Видно, обитатель или обитатели этого дома очень крепко спят, если не слышали его шагов. Лестница трещала не один раз, когда он поднимался. Несмотря на все его предосторожности, дверь тоже скрипнула, когда он ее затворял. Кто знает, не притаился ли кто-нибудь за дверью, чтобы встретить его выстрелом из револьвера? Он проговорил тихо, чтобы никого не испугать:
— Кто тут?..
Никакого ответа. Он повторил немного громче:
— Здесь нет никого?..
Подождав несколько секунд, он прибавил:
— Не бойтесь, отворите…
Опять молчание.
«Черт возьми, — подумал он, — все в доме спят. Это непредвиденное обстоятельство осложняет мою задачу. Но все же я не хочу быть искалеченным из-за любви к искусству».
Он подумал минуту, потом произнес, на этот раз громко:
— Отворите! Полиция.
Эти слова заставили его улыбнуться. Что за идея назвать себя «полицией»?.. Онисим Кош — полицейский! Онисим Кош, всегда отмечающий все промахи полиции, всегда высмеивающий служебный персонал! Вот смех-то!.. Полиция (и он начал громко хохотать) не думает ни о нем, ни о грабителях. В эту минуту два сонных полицейских, наверное, прогуливаются где-нибудь по тихим закоулкам, подняв капюшоны и заложив руки в карманы. Другие сидят в участке около дымящей печки, в комнате, наполненной табачным дымом, запахом кожи и мокрого сукна, играют в дурака засаленными картами и поджидают, чтобы им привели какого-нибудь запоздалого пьяницу или молочника, пойманного за фальсификацией своего товара, чтобы засадить их в кутузку.