— Вот что случилось: в два часа ночи мне было сообщено, что на бульваре Ланн совершено преступление.
— Отлично. Я сейчас беру автомобиль и лечу в полицию.
Секретарь удержал его.
— Подождите минуту! В полиции вам едва ли дадут какие бы то ни было сведения по той простой причине, что там ничего не известно.
— Я не совсем хорошо понимаю, — перебил его Кош, — полиции ничего не известно о преступлении, а вам известно? Каким это образом?
— Прочитайте, — сказал Авио, подавая ему газету.
Кош прочел во второй раз свое сообщение и сделал вид, что читает с большим вниманием.
— Черт возьми, — пробормотал он, дочитав до конца, — это мне кажется подозрительным. Уверены ли вы, что вас не одурачили?
— Если бы я был в этом совершенно уверен, — возразил секретарь, — я бы не поставил примечания: «от частного корреспондента»… Впрочем, — он принял таинственный вид, — я имею веские данные думать, что это правда.
— Не будет ли нескромно спросить вас, какие это данные?
— Нескромно?.. Нет… Но только бесполезно… В сущности, положение совершенно простое и может быть резюмировано в нескольких словах! Прежде всего нужно проверить сообщение. Затем, будучи первыми и единственными осведомленными, воспользоваться тем временем, пока другие журналисты еще ничего не знают, чтобы вести наше расследование одновременно с полицейским. Думаю, что мой корреспондент не ограничится одним сообщением этой ночи и скоро явится сюда — хотя бы для того, чтобы получить гонорар…
— Вы так думаете? — спросил Кош.
— Думаю, — подтвердил секретарь.
— Ну-ну! — пробормотал Кош.
— Милый мой, надеюсь, вы не откажете мне в некотором опыте, приобретенном двадцатилетней практикой?..
«Наивная душа, — подумал Кош. — Как бы ты удивился, если бы узнал, кто твой корреспондент! Глупый хвастун, у тебя не было этого резкого тона, когда ты меня упрашивал ночью… Нет, твой корреспондент за деньгами не придет. Твои двадцать франков не удовлетворят его честолюбия; твой опыт ничто в сравнении с его хитростью».
Он прибавил громко:
— Конечно… Но все же, согласитесь, что все это очень странно, и я совершенно недоумеваю, с чего начать.
— Это ваше дело. Прежде всего убедитесь в достоверности факта, затем поступайте как хотите, но устройтесь так, чтобы доставить мне к вечеру статью в четыреста строк с приложением фотографий. Если вы толково все это обделаете, я попрошу для вас у патрона пятьдесят франков в месяц прибавки.
— Очень вам благодарен, — сказал репортер. Но про себя подумал:
«Если я толково все обделаю, то есть как я это понимаю, то вопрос будет не в пятидесяти франках. Газета, которая захочет иметь сотрудником Онисима Коша, не пожалеет денег. Мы поведем дело широко, по-американски!»
…Небо уже начинало подергиваться светлыми полосами. Начинающий день примешивал свой бледный отблеск к свету лампы. Гул машин прекратился, и вместо него с улицы доносился неясный шум, прерываемый время от времени громким звуком автомобильной трубы. Омнибус проехал, гремя колесами и дребезжа стеклами. Онисим Кош поднялся со стула, взял номер «Солнца» и положил его в карман.
— Вы говорите: бульвар Ланн, номер…
— Двадцать девять. Не становитесь вдруг рассеянным, теперь не время.
— О! Будьте спокойны, — возразил Кош, — теперь семь часов, и я принимаюсь за дело.
— А я иду спать. Думаю, что я заслужил несколько часов отдыха: ведь я работал в то время, как вы спали…
Кош отвернулся, чтобы скрыть улыбку, кривившую его губы, и насмешливый огонек, блеснувший в его глазах, и вышел. На лестнице он столкнулся с посыльным, который спросил:
— Ну, что же, это было насчет того, что я вам показал?
— Да.
Он взял извозчика и сказал ему:
— Avenue Henri Martin, угол бульвара Ланн.
Чувство какого-то непонятного стыда не позволило ему дать точный адрес. Не отдавая себе отчета, он поступал, как виновный, не решающийся подъехать к самому дому. Но ему казалось, что, услышав адрес: «Бульвар Ланн, 29», извозчик должен покоситься на него. По панелям мимо закрытых магазинов быстро шли прохожие. Он подумал, что эта ночь, медленно переходящая в туманное и холодное утро, тянулась страшно долго. Чтобы лучше сосредоточиться, он сел глубже в угол, закрыл глаза и начал перебирать тысячу разных мыслей, переходя от своих планов то к картине преступления, то к зале ресторанчика, где он принял окончательное решение. Бледный зарождающийся день отчего-то напоминал ему мрачное утро перед казнью, и в этом хаосе мыслей, сменяющих одна другую, последовательно проходили перед его глазами лица двух бродяг и их сообщницы, бескровное лицо убитого и кровавая рука с огромными пальцами, след которой он смыл со стены.
Когда извозчик остановился, уже совсем рассвело. Они-сим Кош медленно прошел вдоль бульвара Ланн. Жители понемногу просыпались, и в окнах появились заспанные лица с опухшими глазами. Перед одной дверью стоял булочник. Мальчик-мясник шел, посвистывая, с корзиной в руках. Почтальон звонил у ворот маленького особняка. Кош посмотрел на номер — 17. Бульвар так не похож днем на то, чем он был ночью, что Кош не заметил, как подошел к дому.
День обещал быть холодным, но ясным. Солнце медленно выплывало из-за маленьких облачков и бросало на белые плиты тротуара, на обвитые плющом ограды, на остроконечные крыши домов молодой весенний отблеск. От ночных теней не оставалось и следа, и контраст между видом этой улицы днем и ночью был так разителен, что Кош одну минуту начал сомневаться, не приснилось ли все это ему, не было ли это кошмаром. Было более восьми часов. Многие уже успели купить «Солнце», но, казалось, никто не подозревал о случившемся. Проходящий мимо полицейский читал как раз ту страницу газеты, на которой было помещено сообщение. Кош подумал: «Или вся эта история — плод моего воображения, или он прочитает и остановится».
Но полицейский прошел мимо.
— Что же это, наконец, — пробормотал Кош, — не сумасшедший же я? Ведь это не бред. То, что существует в моей памяти, случилось в действительности. Я действительно проходил по этой улице, вошел в сад, потом в дом, я видел зарезанного человека, лежащего на постели, я…
Он обхватил руками голову и почувствовал у правого виска довольно сильную боль. Он посмотрел на руку: на кончиках пальцев повисло несколько капель крови.
Тогда все, что было запутано и туманно, сразу прояснилось в его голове. Он вспомнил свое падение и рану на лбу, а когда поднял глаза, то увидел, что стоит перед номером 29.
Все было тихо и безмолвно. На желтом песке дорожки виден был след его шагов, более заметный по краю клумбы, где он, ступая на газон, стер ногою иней, который потом опять легким слоем покрыл след его ботинка. Он тогда не подумал об этой подробности, а теперь обрадовался ей как неожиданной помощи и начал ходить взад и вперед перед домом. Прохожие сновали вдоль улицы. Какой-то рабочий пристально на него посмотрел, по крайней мере, ему так показалось. Бесполезно было дальше тут стоять, рискуя обратить на себя внимание. Никогда нельзя ручаться, что вас не заметят и впоследствии не узнают.
Не остроумнее ли было бы ему, простому журналисту, отправиться в полицию и дать комиссару прочитать газету?
В эту минуту подъехали две извозчичьи кареты и остановились в нескольких шагах от него. Из карет вышло несколько человек, между которыми он увидел комиссара; четыре агента следовали на велосипедах. Они поставили свои машины к забору, как раз на том самом месте, где он раздвинул плющ, чтобы прочитать номер.
Комиссар постоял минуту в нерешительности, потом дернул звонок и приготовился ждать.
Тогда Кош, на которого он некоторое время посматривал, подошел и обратился к нему с любезной улыбкой:
— Сомневаюсь, чтоб вам открыли! В доме нет никого или, вернее, никого, кто бы мог услышать ваш звонок!
— Кто вы такой, месье? Попрошу вас оставить меня в покое.
— Простите, — продолжал Кош с поклоном, — мне следовало сначала представиться. Извините мою забывчивость: Кош, сотрудник газеты «Солнце». Вот моя визитная карточка, мой пропуск…