— Нет, прощайте, я прибавки не желаю, в другую газету не перехожу… Я просто хочу вернуть себе полную свободу, а временно или навсегда — это покажут обстоятельства…
И голосом, в котором слышна была легкая дрожь, он прибавил:
— Даю вам честное слово, что я не предприму ничего, что может повредить нашей газете, и что вы напрасно подозреваете меня в каких-то тайных целях. Расстанемся добрыми друзьями, прошу вас… Еще одна просьба. Так как я нуждаюсь в отдыхе, в полном одиночестве, так как я хочу пожить вдали от парижского шума, любопытства равнодушных и забот друзей, но, с другой стороны, мне бы не хотелось, чтоб мой отъезд походил на бегство, прошу вас, спрячьте у себя все письма, которые придут сюда на мое имя. Не оставляйте их в моем отделении: покажется странным, что я не оставил адреса, куда их пересылать… Вы отдадите их мне, когда я вернусь…
— Это ваше окончательное решение?
— Окончательное.
— Понятно, я не буду вас допрашивать, куда вы направляетесь, но все же, я думаю, вы можете сказать мне, когда вы едете?
— Сегодня же.
— А когда думаете вернуться?
Кош сделал неопределенный жест рукой:
— Не знаю сам…
Затем пожал руку секретарю редакции и вышел.
Очутившись на улице, он вздохнул с облегчением.
В несколько минут он составил себе весь план действий. Входя в редакцию, он был озабочен, взволнован. Со вчерашнего дня события шли с такой быстротой, что у него не было времени обдумать, как ему следовало вести себя. Целью его было заставить полицию сомневаться, незаметно привлечь на себя ее внимание и действовать так, чтобы она могла видеть в нем возможного преступника и в конце концов арестовать его.
Но для того чтобы достигнуть этого, ему нужно было быть свободным, не быть чем-то связанным, иметь возможность по своему желанию изменить свою жизнь, свои привычки. Будучи сотрудником «Солнца», он не мог напечатать то, что ему было известно, и подписать своим именем. И даже если бы он это напечатал, слова его имели бы значение только как мнение журналиста. Наконец, какая логика в том, чтобы человек сам описал преступление, в котором должен быть обвинен!
К тому же такое испытание не могло длиться без конца. Полиция, направленная на ложный след, могла равнодушно отнестись к делу и сдать наконец его в архив. В таком случае ему, Кошу, оставалось только написать самому на себя анонимный донос, иначе его оставят в покое, а этого он ни за что не хотел.
Он колебался, возвращаться ли ему к себе или нет, и решил, что лучше больше не показываться в своем доме. В кармане у него было около тысячи франков — неустойка, заплаченная ему «Солнцем». Этого было вполне достаточно, чтоб прожить несколько недель. Его жизнь дорого не будет стоить: комната где-нибудь в отдаленном квартале, обеды в маленьких кафе; выездов никаких. Насчет этого он был спокоен. С той минуты, как подозрения обратятся на него, его отъезд примет вид бегства и совпадение его со временем открытия преступления придаст особый вес существующим против него уликам.
Около десяти часов он решил, что пора поискать убежища на ночь. Сперва он подумал о Монмартре. В этом живом, суетливом квартале нетрудно пройти незамеченным среди кутил, артистов и всякого рода двусмысленных личностей, снующих там день и ночь. Но от площади Бланш до площади Клиши, от площади Св. Георгия до улицы Коленкур он на каждом шагу рисковал встретить знакомого.
Шумное и неспокойное население Ла Вильетт и Бельвиля могло также служить надежным убежищем, но полиция делала туда слишком частые нашествия, и, не будучи трусом, он все же предпочитал квартал, где менее в ходу кулачная расправа. Он вспомнил то время, когда он начинающим журналистом захотел пожить жизнью Латинского квартала среди студентов, представлявшихся его воображению подобными героям Мюрже [15]. Он нанимал тогда в конце улицы Гей-Люссака маленькую комнатку, вся меблировка которой состояла из железной кровати, стола, служившего одновременно и туалетом, и письменным столом, и большого деревянного сундука.
Он не прочь был очутиться опять, хотя бы на несколько дней, в этом уголке столицы, где когда-то неопытным юношей прожил дни иллюзий и энтузиазма.
К тому же в Латинском квартале или вблизи него он будет достаточно близко к центру, чтобы все новости доходили до него, и в то же время достаточно далеко, чтобы никому не пришло в голову искать его там.
Бульвар Сен-Мишель, наполненный весельем и светом, заинтересовал его. Он зашел в кафе около Люксембурга и съел бутерброд, чтобы заморить червячка, потом просмотрел газеты.
Даже «Temps», серьезный «Temps» посвящал на своей четвертой странице около двухсот строк преступлению на бульваре Ланн. В сущности, это было самое обыкновенное убийство. В Париже подобные преступления открываются каждый день, и за исключением лета, когда газеты за неимением интересных новостей помещают что попало, им отводится несколько строк на последнем месте, и дело с концом.
Но, по странной случайности, это преступление приняло с первого дня вид сенсационного дела. Казалось, какой-то инстинкт подсказывал всем, что там скрывается что-то новое и неожиданное. И что всего удивительнее, обстоятельства складывались так, как Кош не смел и мечтать: все благоприятствовало его планам, и он мог, невидимый, следить за событиями, критиковать их и почти руководить ими…
Он внимательно прочел статьи, описывавшие его интервью с комиссаром, и улыбнулся, встретив свои собственные выражения, замечания и вопросы, сделанные им.
«Завтра, — подумал он, — я примусь за дело».
Закусив немного, он вышел, прошел по улице Сен-Жак и нанял себе комнату в гостинице. Из окна ее он мог видеть большой двор Вал-де-Грас с его чудной часовней и широкой лестницей.
Несколько минут он простоял, прижавшись лицом к стеклу, весь отдавшись далеким воспоминаниям, сожалея о своем смелом решении и однообразном спокойствии своей прежней жизни. Он вспомнил, что раз уже испытал подобное состояние перед началом конференции, к которой не подготовился. Садясь за стол, покрытый зеленой скатертью, он, как и теперь, говорил себе:
— Что тебе за охота была браться за это дело? Зачем было создавать себе эти волнения? Ты мог бы теперь мирно сидеть дома, вместо того чтобы подвергаться критике, общественному мнению…
Но он вскоре отбросил от себя эти мысли, способные ослабить его энергию.
Он опустил занавеску, отошел от окна и сел у камина, пламя которого рисовало на стенах причудливые тени и фигуры. '
Протянув ноги, охваченный приятной теплотой, тишиной окружающей обстановки, свободный, никому не известный в этой части Парижа, где он когда-то жил, он начал думать, но уже не как мечтатель, а спокойно, последовательно. Он снова прошел всю историю последних двадцати четырех часов, прочитал сделанные им наскоро заметки, разорвал находившиеся в карманах бумажки и бросил их в огонь. После этого он разделся, лег в кровать и, согревшись, чувствуя уже приближение сна, подумал:
«Кто будет лучше спать сегодня ночью: виновный ли, которому пока нечего бояться полиции, или невинный, желающий испытать ее преследования?»
ГЛАВА 5.НЕСКОЛЬКО ПОДРОБНОСТЕЙ
Когда Кош проснулся, день уже настал, тусклый зимний день, как бь4 влекущий за собой остаток сумерек. Он быстро оделся, желая скорее просмотреть газеты. Когда он проходил мимо конторы гостиницы, управляющий остановил его:
— Простите, нужна небольшая формальность… полиция требует…
Кош вздрогнул при слове «полиция», но все же спросил совершенно естественно:.
— Полиция требует… чего?
— Мы обязаны очень точно вести книгу, где записываем имя, профессию и день прибытия наших жильцов. Большей частью это излишняя предосторожность, в особенности в таком отеле, как наш. Но почем знать? Со всеми этими преступлениями, убийствами… Вот, хоть бы убийство на бульваре Ланн.
На этот раз Кош почувствовал, что бледнеет. Он пристально посмотрел на говорившего, раскрыл было уже рот, чтобы спросить, чтобы протестовать, но вовремя удержался. Между тем управляющий нагнулся, поискал в одном из ящиков и, положив на конторку большую раскрытую книгу, поднял голову и показал свое улыбающееся лицо, тотчас же вполне успокоившее журналиста. Он указал пальнем строку, на которой уже было проставлено число.