Григорий не удержался и сказал:
— Вам надо чаще улыбаться, Долли, улыбка вас очень красит.
Долли ничего не ответила, точно и не слышала, что сказал Григорий. Она неожиданно резко прибавила шаг. Григорий отстал было, но тут же выровнялся и пошел с ней в ногу.
— Ну так слушайте.
Легенда о старце Федоре Кузьмиче
Прибыл Федор Кузьмич в Сибирь в 1837 году из Перми по этапу. В Перми за бродяжничество он был наказан плетьми.
В деревне Белозерской Ачинского округа возле дома крестьянина н иколая Сидорова он собственноручно построил себе келью и прожил в ней семнадцать лет. Жизнь вел аскетическую. Не ел скоромного. Много работал. Помогал крестьянам. Учил детей грамоте. Люди шли к нему за советами, поражаясь его обширным знаниям, увлекательным рассказам из истории русского государства и Других стран, изумлялись его знанию всех правящих лиц того времени, полководцев Отечественной войны 1812 года.
Слух о старце Федоре Кузьмиче шел далеко за пределы Енисейской губернии. К нему приезжали из других губерний, из разных городов.
«Кто он?» — спрашивали друг друга те, кто видел красивого, высокого старца с голубыми ласковыми глазами и белыми волосами до плеч, с длинной бородой, закрывающей медный крест. Он выделялся из всех отшельников, которые побывали в Сибири, своими манерами, каким-то особенным поворотом головы, движением рук, как бы привыкших не к крестному знамению, а к повелению.
Когда же спрашивали его, кто он, старец улыбался и отвечал: «Бродяга, не помнящий родства».
Однажды старец был на посиделках у своего хозяина Сидорова и его увидел сосланный в Сибирь казак Березин, прежде служивший в охране Александра I. Березин был поражен сходством старца с Александром I, особенно той же самой привычкой старца, что и царя, прижимать к груди левую руку. Ему показалось, что старец и есть сам царь. Федор Кузьмич заметил взволнованный, пристальный взгляд Сидорова и быстро покинул посиделки.
«Он, истинный крест, он! — убеждал Березин крестьян и в то же время растерянно говорил: — Но как же так? Я же участвовал в параде при похоронах императора. Не мог же он воскреснуть?»
И тут же припоминал, что все отзывались о смерти императора как о странной и внезапной; что мертвый он будто бы был тоже неузнаваем до странности. А императрица, прощаясь с ним, даже закричала: «Не он! Не он!» — и потеряла сознание.
В своей церкви Федор Кузьмич никогда не исповедовался. Его духовником был протоиерей красноярской кладбищенской церкви.
Слава о Федоре Кузьмиче распространилась далеко за пределы Западной Сибири. Его знали. О нем говорили. В редком доме не было его фотографии.
Эта известность была не по сердцу старцу, и он неоднократно, подолгу скрывался в тайге.
Купец Хромов из Томска давно упрашивал Федора Кузьмича переехать к нему на пасеку. И наконец старец согласился. Хромов выстроил ему на пасеке маленькую келью. Однажды старец тяжело заболел. Хромов обратился к нему с просьбой открыться, кто он. Памятны были Хромову слова Федора Кузьмича:
«Я не могу сказать, кто я. Если скажу, весь мир изумится, а совру — небо ужаснется».
Но старец поправился. Никогда никто не видел, как он молился, и только после смерти увидели мозоли от ежедневного долгого стояния на коленях.
И в Томске народ посещал старца. Было много приезжих издалека. От наблюдательного народа не укрылось, что приезжали к нему люди из аристократического общества, ходоки приносили письма, которые он сжигал.
Последние годы старец жил в Томске. Хромов построил ему келью в саду своего дома. И здесь Федор Кузьмич вел жизнь аскетическую. Спал на деревянном ложе, зиму и лето ходил в одной рубахе, подпоясанной ремнем, в холщовых шароварах и почти всегда без обуви или на босу ногу.
После смерти Федора Кузьмича за иконой нашли его записки, которые Хромов повез в Москву показать митрополиту. Затем Хромов поехал в Петербург, где просил свидания с императором Александром II. Свидания не последовало. Бумаги у Хромова отобрали, а его посадили в Петропавловскую крепость. Но вскоре отпустили, взяв расписку, что не будет болтать лишнего. Говорили, что у Хромова остались копии записок Федора Кузьмича, которые показывать он уже боялся. [2]
Но они все же потом попали в руки великого русского писателя Льва Николаевича Толстого.
Долли остановилась.
— Вот там мой дом, — кивнула она в сторону улицы, выходящей на бульвар, и, высвободив локоть от руки Григория, спросила: —Я не понимаю, почему вы, Гриша, с легендой связали имя Толстого?
— Значит, уважаемая Дарья Федоровна, вы читали не все произведения Толстого.
2
От автора: Взяты отрывки из статей М. Ф. Мсльницкого, напечатанные в «Русской старине»; в октябрьской книге 1887 г., в январской книге 1892 г. и дополнительно собранный М.Ф. Мельницким материал, переданный редакции после его смерти в 1891 г.