— В день, когда Ивонна Ле Биан пришла сообщить Артюсу, что она от него беременна, Эрван слышал, как грубо обошелся с ней отец, перед тем как вышвырнуть ее на улицу. Тогда он вошел к Артюсу и вступил с ним в перепалку. Это было ужасно! Артюс обожал старшего сына, а тот обвинил его в предательстве по отношению к матери, назвал трусом и лжецом. Гордость Артюса не могла вынести презрения любимого сына. — Она сделала паузу. Мари наклонилась к матери и мягко попросила ее не прерываться. Жанна посмотрела на дочь отстраненно, словно не видя ее, и покачала головой. — Эрван потребовал, чтобы отец по меньшей мере извинился перед Ивонной и обеспечил средства к существованию ей и ребенку. Тогда Артюс проклял его, сказав, что не желает больше никогда его видеть, и выгнал из дома с пустыми руками. Бедный мальчик, он так никогда и не вернулся. Жене Артюс заявил, что сын досрочно поступил на военную службу. Не знаю, поверила ли ему Гайдик, только с той поры она стала чахнуть, а позже, когда Артюс сообщил, что их сын погиб на Алжирской войне, она бросилась с кручи в море. Бедная Гайдик, несчастный Пи Эм! — Она снова погрузилась в свои мысли, и тут уже вмешался Люка:
— Почему «несчастный Пи Эм»?
— Пьер-Мари обожал мать. И чувствовал себя очень одиноким. Я хорошо помню, как он часами плакал. Артюс же запрещал мне его утешать. Надо признаться, я не всегда слушалась. Бедный, бедный малыш! Немудрено, что он рос болезненным, страдал ночными кошмарами, приступами сомнамбулизма, потерей памяти. Что я могла сделать? Мне горько вспоминать обо всем этом.
Она встала, собрала чашки, давая понять, что беседа и так слишком затянулась. Ферсен поблагодарил и стал прощаться.
— Простите, но я хотела бы пару слов сказать дочери.
Он кивнул и вышел. Жанна закрыла за ним дверь и вынула из ящика буфета предмет, который Мари сразу узнала.
— Сегодня ко мне заглянул парень из Французской федерации парусного спорта и передал это.
Она показала дочери, предварительно ее открыв, маленькую коробочку из красной кожи. Сверкнуло золото обручальных колец.
— Он пришел выразить тебе их общее соболезнование. Среди вещей Кристиана оказалось и это.
Жанна подошла поближе, протягивая футляр Мари. Дочь попятилась, отвела взгляд и направилась к двери, точно спасалась бегством.
— Пусть лучше это побудет у тебя.
Когда Мари села на сиденье рядом с Ферсеном, тот по ее молчанию и напряженному виду догадался, о ком шла речь. Он взял Мари за руку, но та быстро ее отдернула, и он, проследив за ее взглядом, увидел, что на кухне опустилась занавеска.
Воздержавшись от комментариев, Люка нажал газ и, чтобы отвлечь ее от тяжелых мыслей, решил вернуться к расследованию.
— Я навел справки в военном архиве. Эрван не погиб на поле брани, как об этом свидетельствует надпись на его могиле. Старший сын Артюса никогда не воевал в Алжире. Не стоит ли нам как следует расспросить это старое чудовище?
Мари улыбнулась, на этот раз она сама взяла руку Ферсена и крепко ее сжала.
— Да, все так, — сдержанно ответил Артюс, не выказывая волнения.
Старик заставил себя довольно долго ждать, и Мари, воспользовавшись случаем, подвела Ферсена к картине, где предок Керсенов действительно был изображен с медальоном на шее, точно повторявшим знак последнего менгира.
Артюс смерил их высокомерным взглядом.
— В таких семьях, как наша, необходимо было соблюсти приличие, а не объявлять публично, что сын оказался трусом и не пожелал сражаться на войне. В действительности Эрван глупо погиб в Дублине в автомобильной катастрофе.
При упоминании о столице Ирландии Мари и Люка вздрогнули.
— В Дублине? Что он делал в Ирландии?
— Понятия не имею. К этому времени мы уже окончательно разошлись с сыном.
Оба почувствовали то легкое возбуждение, которое обычно служило знаком, что они нащупали интересную деталь. Майор постарался не упустить нить разговора:
— Какова связь вашей семьи с Патриком Рианом?
Старик непритворно изумился. Он заставил Ферсена повторить вопрос, в котором явно не видел смысла.
— Риан был дважды приглашен на ужин в замок по настоянию Армель, которой не терпелось познакомиться с писателем поближе.
— Однако Риан начертил на стене тюремной камеры, в которой сидел много лет, эмблему Керсенов, — сказала Мари, не отрывая глаз от старика.
— Вы уверены? Ничего не понимаю, все это странно…