Драконья воспитанница и змеелюды ещё пошипели, потом наги соскользнули на нижнюю палубу и оттуда донёсся истошный поросячий визг, затем длинные тёмные тела стремительно посрывались с борта в серую неприветливую воду, а Ариана повисла на шее у ведьмы и зарыдала в голос.
*
В Лиссе им пришлось задержаться: торговец скотом подал в суд на Ариану за то, что она скормила его свиней нагам. На изумлённый вопрос судьи, не следовало ли госпоже Вороново Крыло скормить самого свиновладельца змеелюдам за такую неблагодарность, оскорблённый до самых глубин своей души торговец спросил, почему он один должен нести убытки? Змеелюды напали на корабль, где было полно и людей, и нелюдей, и скота — а забрали только его свинок. Настоящих чистопородных беконных свинок из самой Кабанихи! По двадцать золотых каждая! И кто теперь возместит его убытки, а? Свидетельница Адаманта возразила, что девочка… то есть, госпожа Вороново Крыло, конечно… отдавала нагам в качестве выкупа золотую цепь немалого веса, и не её вина, если наги предпочли свинину. Торговец, как раз цепь эту не забывший, на это ответил, что змеиного шипения не разумеет и о чём девка со змеями сговаривалась, про то один Великий Кракен знает, а раз она им выкуп предлагала…
— Господин судья, — перебила его Ариана, — что по вашим законам полагается за умышленное убийство?
— Вира, — хмыкнул тот. — Смотря по сословию и благосостоянию убитого, от пяти до тысячи золотых. Кроме государственных чиновников при исполнении, — торопливо прибавил он, потому что зелёные глаза опасно загорелись недобрым огнём. — За их убийство — каторга без права откупиться.
— А использование магии является отягчающим вину обстоятельством? — спросила Ариана, не обратив внимания на это уточнение: чиновники ей были безразличны.
— Вовсе нет, — удивился судья. — Способ значения не имеет, если только он не повлёк лишние жертвы.
— Лишних жертв не будет, — пообещала она, сняла с шеи так понравившуюся торговцу цепь и положила её на судейский стол (Ястреб первым же делом подобрал тяжеленную золотую вещицу, едва опасность миновала). — Только этот господин, больше никого. Вот, передайте это его семье с моими глубочайшими соболезнованиями.
Она развела ладони, и между ними заплясал, шипя, искрящийся синеватый шнур.
— Желаете помолиться перед смертью, сударь? — спокойно, вежливо и сочувственно даже спросила она свиноторговца, пятившегося от неё и безуспешно разевающего рот в попытке что-то сказать. — Оставить завещание? Посетить бордель? Я подожду, мне не к спеху.
Она была очень зла. Сначала она разревелась на виду у всех, едва наги покинули судно, потом её по прямому приказу своей хозяйки утешал Булат, напоив перед этим, а её наёмники ошивались за дверью, чутко прислушиваясь к процессу… утешения. Разумеется, они беспокоились только о том, чтобы всё было исключительно по взаимному согласию и чтобы ни один придурок не сунулся в такой момент с какой-нибудь ерундой, но всё равно они всё слышали, а чего не слышали, о том могли без труда догадаться. И Матерь бы с ними со всеми, но потом вся «Весёлая каракатица», как свято верила Ариана, была в курсе, как именно её успокаивал телохранитель погодницы. Нет, он, в общем, был неплох, но это всегда было исключительно личным делом самой Арианы, а не целой толпы бездельников… А в Лиссе на неё ещё и в суд подали! В благодарность за спасение, надо полагать. Так что убить — не убить, но припугнуть хорошенько жадного наглого типа она собиралась, даже если это влетит ей в тысячу золотых.
Но магичка-погодница всё испортила.
— Я бы посоветовала вам, сударь, — медовым голосом проговорила она, — попросить прощения у госпожи Вороново Крыло. Мы все понимаем, что вы расстроены и действовали необдуманно. Опять же, такое переживание, как нападение нагов, наверняка оказалось для вас слишком сильным потрясением. Но госпожа Ариана — девушка добрая и справедливая, она всё поймёт. Не правда ли, милая?
Торговец бухнулся на колени и возопил:
— Простите, госпожа, старого дурака! Не губите, пожалейте деточек! Четырёх дочек замуж выдавать, всем приданое собирать — жадность одолела…
— Жалобу свою забираете? — быстро спросила Адаманта.
— Заберу, заберу, вот сей же час! На кусочки порву и сожгу, только не губите!
Ариана брезгливо передёрнула плечами, хотя ей очень хотелось сплюнуть, вот только воспитание не позволяло. Бдительный Ястреб сгрёб цепь со стола и взял девушку под локоть. Трой, заплетённый заново, с щегольским гномьим золотым шнуром в эльфийской боевой косе, озадаченно хмурился: он так и не понял, что всё это было такое и чем кончилось, и не рисковал вмешиваться без команды более опытного напарника.
Марк к ведьме вообще-то относился настороженно, но был благодарен ей за вмешательство: девица в нынешнем её состоянии вполне способна была убить жадного придурка, за что потом наверняка казнила бы себя всю оставшуюся жизнь, потому что одно дело — убить кого-то защищаясь, и совсем другое — просто со зла, насколько бы ни было это зло оправдано. Поэтому, едва торгаш забрал свою жалобу обратно (да не просто так, а под запись в очередной толстенной книжище и выплатив при этом штраф за напрасное обвинение — в городскую казну, кстати, не напрасно обвинённому), Марк крепко ухватил колдовку под локоток и поволок было в корчму с намерением напоить её наконец хорошенько. Когда она, отходя от перенесённого испуга и едва посильного даже для опытной старой стервы напряжения, разревелась на шее у ведьмы, он уж подумывал отступить от своих правил и утешить-таки девчонку в постели. Опять-таки спасибо Адаманте, портить отношения или, наоборот, превращать их в опасно близкие для наёмника и нанимателя не пришлось — телохранитель погодницы неплохо справился с этим деликатным делом. Не то чтоб Марк парню не доверял, но всё-таки болтался, как дурак, в коридоре, пока Булат на цыпочках не вышел из каюты и не сообщил шепотком, что девочка уснула. Двери на «Каракатице» были основательные, глухие, ни звука из-за них не было слышно, но последний раз у Марка был ещё в Драконьей Башне, и он без труда и не в меру подробно представлял себе, чем заняты его нанимательница и чужой телохранитель в одной постели. Прямо беги и запирайся в тесной каморочке на корме, чтоб управиться самому, или к троллю подкатывайся от таких картинок.
Троллю, кстати, косица, заплетённая маленькой колдуньей, просто чтобы занять руки, очень шла. Марк так ему и сказал без всякой задней мысли, ещё и прибавил: «Я ж тебе каждое утро говорил, чтоб причесался». Трой неожиданно засмущался, как девица, а в Лиссе взял и купил золотой шнур вместо девичьей ленточки, и теперь раз за разом учился плести не просто косу, а именно такую, как Гроза ему в первый раз соорудила — прядь за прядью, вплетая в них гномий золотой шнурок. Получалось у него так себе, у Марка прямо руки чесались взяться за это дело самому, хоть и сам он с волосами возиться не привык — стригся довольно коротко, чтобы утром провести гребнем по волосам и забыть про них до вечера.
— Как думаете ехать дальше? — спросила Адаманта, и Марк едва удержался от ругани: вот ведь пиявка, вцепилась — не отдерёшь.
— Верхом, — мрачно ответила девица. — У нас лошади.
— Но ведь морем быстрее и удобнее, а я могу назвать вас своей ученицей, и вам не придётся платить за дорогу.
— Спасибо, — вежливо ответила девица, — но в море я не хочу. Боюсь, если честно. Лучше уж верхом.
Марк ждал, что погодница заспорит, но та неожиданно легко уступила.
— Как знаете, — сказала она. — Я вам напишу рекомендацию в Академию, и вообще, если что — пишите мне сюда, у меня дом в Лиссе.
Гроза поблагодарила снова, и Марк подумал, что напишет, никуда не денется: первые полгода в незнакомом месте всем даются нелегко — вспомнишь любого, кто к тебе хорошо отнёсся хотя бы мимоходом. Особенно, если соскучился по дому или если тебя несправедливо обидели, а уж без этого никакая учёба не обходится. В общем-то, это даже неплохо, что девчонке будет кому писать не за море, а всего за три-четыре дня пути. Он в сущности понимал Адаманту: одинокая баба, ни семьи, ни детей, прямо как у него самого, а тут миленькая девочка, умница и с характером. Не выйдет с ученичеством, так хоть будет с кем переписываться… У него и такого не предвидится. Тут он помрачнел и в корчму вести свою подопечную передумал, боясь, что не удержится и напьётся сам. Меньше, чем за неделю до окончания пути — такого позора с ним не случалось лет этак с двадцати двух. Тогда обошлось, а вдруг на этот раз не обойдётся? Лучше уж в портовой гостинице посидеть-поскучать. Выспаться хотя бы на дорогу.