Теперь-то я знаю.
Тогда казалось — страшное, нечеловеческое горе свалилось на мои одинокие плечи. И — лишило рассудка.
Маленьким хищным зверьком метнулась из своего убежища, ударом собственного тела распахнула дверь спальни и — разумеется! — вцепилась в пергидрольную паклю, разметавшуюся на моей подушке.
И начался кошмар, подробности которого я, к счастью, помню смутно.
Первый удар Антона был таким сильным, что кожа у меня на лбу немедленно лопнула.
Возможно, он бил не рукой, а тем самым будильником, оглушительное тиканье которого составляло мифическую «тишину пустой квартиры». Но как бы там ни было, хлынувшая кровь заливала глаза, а казалось — мутный поток застилает сознание.
Происходящее было странным.
Именно странным, страх куда-то ушел, а удивление осталось.
Я удивлялась.
Тело вдруг непонятным образом переместилось в пространстве. Ноги оторвались от земли.
Перед глазами — сквозь призму горячей крови — стремительно пронеслись грязные стены комнаты.
Потом оказалось: я почти касаюсь лицом холодного оконного стекла.
Потом тело снова резко переместилось, стекло исчезло, в лицо пахнуло сырой вечерней прохладой.
— Как же ты надоела мне, сука! Как надоела!
Голос любимого звучал совсем рядом.
Сильные руки крепко, до боли сжимали меня.
Но недолго.
Все вдруг пропало.
Тьма — кругом, холодная, влажная тьма. Не беспамятство, нет — поток воздуха за нашим окном подхватил меня, понес куда-то, ласково овевая разгоряченное тело.
Странным был этот полет, но приятным и, главное, спокойным.
Тишину, однако, распорол отчаянный женский крик.
— Что ты делаешь?! Не надо!!! — кричала женщина.
Но это была не я.
Я молчала.
Возможно, потому, что уже не могла кричать.
Все кончилось как-то вдруг: сырость, прохлада, полет. Ничего не было вокруг.
Темнота.
Пресс-конференция выдохлась через два с половиной часа.
Публика, похоже, сполна удовлетворила интерес.
Остался, разумеется, неизменный — или неразменный? — десяток журналистов, охочих до «эксклюзива».
Этих медом не корми — дай припереть «news maker»[4] к стене, заглянуть в глаза, ухватив за локоток или пиджачную пуговицу, задать вопрос так, чтобы не слышали другие, перемолвиться — многозначительно — парой слов.
Караулят жертву, заранее, минут за десять до окончания конференции, занимая места предполагаемого отхода.
Стража, впрочем, тоже не дремлет — любителей приватно поболтать с охраняемой персоной аккуратно оттирают от тела.
Потому в конце любого мероприятия почти всегда возникает небольшой ажиотаж, легкая толкотня, возня, словом — сумбур.
То же случилось со мной, хотя главный охранник рыл землю носом, доказывая собственную профессиональную пригодность. Его инкубаторские орлы вовсю работали локтями. Широкие спины самоотверженно сливались в живую изгородь.
Тщетно.
Неразменный десяток ловко перехватил меня на выходе и получил то, что хотел — подержался за рукав жакета, покрутил пуговицу, близко заглянул в лицо, задал припасенные вопросы.
Словом, все как положено — и неизменный сумбур в финале.
И любопытный разговор, растворившийся в этом сумбуре.
Собственно, не разговор даже, так — короткий обмен репликами и визитными карточками.
Никем не замеченный, как мне показалось.
Но я ошиблась.
Команда, которая готовила мероприятие, осталась довольна — с чувством выполненного долга, раскованно расположилась за круглым столом в моем кабинете.
В действительности я хотела всего лишь сказать спасибо. Но процесс вроде бы сам собой покатился по накатанной — мной же когда-то! — колее.
Начался «разбор полета».
— Что ж, по-моему, все сложилось. — Птаха говорит веско, без эмоций. — Вопросы, которые мы хотели услышать, прозвучали. И наоборот. Нежелательных вроде не было.
— Работали с людьми! — Бойкий пресс-секретарь буквально сочится самодовольством.
— С этими людьми можно работать сколько угодно, все равно в лес смотрят, — назидательно парирует Птаха.
— Ты им льстишь, Юра. Волк — животное благородное.
— Значит, сколько ни корми…
— …все равно кусают за пятки.
— Ну, тебя сегодня не кусали.
— Был один вопрос… — Девочка из пресс-службы замолкает в смущении и смотрит на меня, будто спрашивает, можно ли продолжать. Я понимаю, что за вопрос она имеет в виду. Птаха соображает не сразу…
— Чей вопрос?
— Этой… Не помню фамилию, яркая такая блондинка…