На моей, впрочем, тоже.
И вот любопытно: зачем так подчеркнуто обратился теперь ко мне?
Перед кем разыгрывал спектакль? Не перед этими же детьми из пресс-службы!
Значит, передо мной?
Задумавшись, я непроизвольно качаю головой: «Нет, так нельзя. Кажется, я становлюсь клоном. Не доверяющим никому, одержимым манией преследования, совсем как покойный оригинал».
Мысли, однако, остаются при мне, но качание головой замечают все.
И каждый толкует по-своему.
Птаха принимает за осуждение.
— Ну, прости. Я ж ничего не сказал, подумал только…
Пресс-секретарь относит на свой счет:
— Что-то было не так? У вас замечания?
Пора возвратить в их души покой.
— Нет. Я задумалась…
— Об алмазах? — немедленно реагирует Птаха.
Выходит — никакого покоя.
Определенно Птаху чем-то цепляет этот проклятый контракт.
Мотаю головой еще более энергично.
— Нет, конечно. Что ты к нему прицепился?
— Я прицепился? Ну ладно, я так я. Кстати, слушай, что за тип притер тебя на выходе?
— Фи, Юрий Львович! Почему — притер? И почему — кстати?
— Хорошо, некстати. Но притер определенно. Что-то шептал на ушко…
— Этих типов было около десятка, ты не заметил? Журналист. Хочет интервью о проблемах компании, вернее — о причинах, породивших проблемы. Как я их себе представляю.
— Откуда он? — живо интересуется Птаха.
— Да, какое издание? — Безымянный никого не желает пускать в свой огород. Невзирая на весовые категории.
— Какая-то издательская группа из новых. Они теперь плодятся как грибы после дождя. Не помню. Впрочем, он дал карточку…
Я деловито роюсь в сумке, но карточка, как назло, куда-то запропастилась.
Иначе и быть не может.
По определению.
Ибо в данный момент я вдохновенно вру.
Человек, обратившийся ко мне с неожиданным вопросом, действительно оказался в кровожадной стае журналистов, отловивших меня на выходе.
Однако не журналист.
И не просил об интервью.
Отнюдь.
Это было похоже на сон.
Странный, хотя и не страшный.
Не кошмар из тех, что мучили меня, если вдруг удавалось заснуть бесконечными ночами, когда Тоша пропадал неизвестно где.
Однако он не был приятным, этот сон, не сулил и счастливого пробуждения.
В нем все было смещено, притом — неуловимо. Похоже на реальность, в которой что-то необъяснимо разладилось, что-то не так, как должно быть.
А что — непонятно.
В этой неправильной реальности я вроде иногда просыпаюсь, открываю глаза и вижу просторную комнату с белыми стенами, белым окном, из которого порой струится белый свет, порой — окно исчезает и свет струится откуда-то сверху, однако остается таким же белым, ровным, ярким, но не слепящим.
Мир кажется странным.
Пелена белого света образует между мной и окружающим тонкий прозрачный барьер.
За ним возникают иногда человеческие фигуры.
Порой мне кажется — я вижу Антона, но не испытываю при этом ни радости, ни душевного трепета. Одно лишь слабое любопытство.
Он ли это? И если он — как оказался здесь?
В белом пространстве таким, как он, нет места. Еще одно знание, данное неизвестно кем.
Пытаюсь проникнуть взглядом сквозь преграду, убедиться, что глаза не врут.
Иногда — почти удается. Невидимый барьер исчезает, я приникаю взглядом к тому, кто кажется Антоном, вижу, что это он. И одновременно — не он, но удивительно похожий.
Или все же он, изменившийся так сильно, что перестал быть самим собой, сохранив притом внешность прежнего Антона.
Еще одно усилие, попытка разрешить головоломку.
Но — нет. Не дано.
Меркнет белый свет.
И — все.
Потом, надо думать, наступает тьма, но этого я уже не помню. И понимаю, что пребывала во тьме, только в момент следующего пробуждения, когда в густой пелене проступают белые стены. И белый свет.
Пытаюсь осмыслить происходящее и понимаю, что это сон, однако никак не могу понять, откуда мне это известно.
Просто чувствую — что-то не так, как бывает наяву.
Что-то не так.
Но — что?
Удивительное и не слишком приятное чувство — просыпаться во сне.
Но загадочные пробуждения становятся все чаще, и постепенно я начинаю понимать, почему вместе с ними приходит ощущение ирреальности.
Просыпается сознание, но не тело.
Тела своего я не чувствую вовсе. И решаю, что я умерла.
Странно, но мысль не вызывает в душе ни паники, ни страха, ни боли.
Напротив, именно она неожиданно приводит все к единому знаменателю — да, умерла, потому и не чувствую тела, утратила способность двигаться, перемещаться в пространстве, но вижу и воспринимаю окружающий мир.