Бесконечная череда «не» рождала в душе панику, сливаясь в одно неотвратимое, ужасное «не», полностью заслонявшее белый свет — причем в буквальном смысле, ибо речь шла о небытии.
Странно, поднявшийся «из грязи — в князи» Антон был совершенно уверен, что, вернувшись обратно в грязь, немедленно погибнет.
Пусть «грязь» окажется не такой зловещей, как та, в которой с удовольствием барахтался когда-то. Пусть не черный омут, а так — серое, обыденное житье, расцвеченное мелкими житейскими радостями. Все едино. Смерть.
Зная об этом страхе, я иногда позволяла себе шутить.
— Пей, не смакуя, — ласково советовала Антону, наблюдая, как тот самозабвенно наслаждается ароматом «Petrus» урожая 1963 года. — Скоро опять придется привыкать к портвейну. Слушай, а теперь вообще-то существует дешевый портвейн? Вроде того, который — помнишь? — разъедал пластиковые стаканчики? Наверное, нет. Ну ничего, будешь пить водку — это даже лучше. Сообразишь, по старинке, «на троих» с забулдыгами у палатки. И — на лавочку, в скверик.
— Не смей!.. — Антон захлебывался рубиновой роскошью «Petrus».
Бледнел.
И даже глаза, стремительно выцветая, белели, наполняясь неподдельным животным ужасом.
Он панически боялся краха, но одновременно сам приближал его, все ощутимее отбиваясь от стаи, нарушая — с каждым днем все заметнее — ее неписаные законы.
Именно тогда он начал пить совершенно так же, как двадцать лет назад: дико, безумно, до полной потери рассудка.
Впрочем, теперь это было намного страшнее.
Не для меня. Я-то могла легко избежать встречи — две квартиры в Москве, три загородных резиденции позволяли разминуться без особых проблем.
К тому же в пьяном бреду Антона мне не было места — и опасаться было нечего.
Двадцать лет назад, постоянно путаясь под ногами, я всего лишь раздражала его своим присутствием.
Теперь на смену раздражению пришли гнев и ненависть. Слава Богу, направлены они были не против меня — враги, окружавшие Антона, были персонами куда более значительными.
Ужас ситуации заключался в том, что, впадая в запой, он пытался расправиться с ними так же свирепо и безоглядно, как некогда со мной.
Разумеется, этих людей нельзя было просто выбросить в окно.
Да и Антон вряд ли удовлетворился бы теперь такой короткой и быстрой расправой. В воспаленном мозгу рождались изуверские планы. И — самое страшное! — возможность привести их в исполнение еще была.
Совершенно реальная возможность, подкрепленная высоким профессиональным мастерством людей, которых — я знала точно — он долгие годы скрупулезно подбирал, заманивал и постепенно приручал.
Словом, именно в ту пору, когда Антон стремительно скатывался в пропасть, пытаясь то ли зацепиться за мифическую соломинку, то ли в предсмертной ярости утащить в преисподнюю своих преследователей, — пролилась кровь.
Разбилось вдребезги несколько блестящих карьер.
Прокатился шквал оглушительных скандалов. Потеряны были большие деньги, не говоря уже о потрепанных нервах.
Слава Богу, в то время я уже полностью отошла от дел.
Вернее, была отодвинута, если не сказать больше.
Не суть.
Совесть моя чиста.
И это — главное.
— Идем отсюда, Слава! Не желаю наблюдать, как этот несчастный Ромео окончательно растечется слезной лужей.
Невидимый Слава безропотно подчинился.
Снова раздались шаги, звук закрывающейся двери.
И тишина.
Рыдания Антона смолкли.
Потом раздался голос — изменившийся, но вполне узнаваемый:
— Ты меня слышишь? — Вопрос был окрашен осторожной лаской.
И даже некоторый испуг сквозил в нем, и отчетливо слышалась неуверенность, будто Антона обуревали те же сомнения: я ли это?
Или некто удивительно похожий на меня и непохожий одновременно.
Словом, известная шарада — найти отличия на двух картинках. А картинки одинаковые на первый взгляд. Но отличия есть — известно доподлинно.
Вот и гадай.
По всему выходило — гадать теперь предстояло Антону.
Его настал черед.
— Слышу, — отвечаю я и, чтобы окончательно рассеять сомнения, добавляю: — Можешь не сомневаться…
«…это я» — не успеваю договорить. Антон не дает закончить.
У него — свой вариант.
И я, похоже, снова основательно заблуждалась, полагая, что Тошу обуревают те же сомнения, что и меня.
Отнюдь.
У него другие вопросы. И проблема другая, впрочем, мучает она его ничуть не меньше.
— …в том, что ты все помнишь? Я и не сомневаюсь. Но подумай, разве тебе будет лучше, если меня посадят? Ведь нет? Рассуди здраво. Ты разумная девочка!