Я уношу с собой всю тяжесть этого перстня. А теперь помоги мне собраться.
— Но ведь это мой камень! — я все еще неуверенно пробовал свой голос.
— Если он принадлежит тебе, ты его получишь, когда придет время. Но скоро, уже совсем скоро, волшебный камень будет тебе не нужен. Ты вступишь в комсомол и…
Вольф достал перстень, надел на безымянный палец правой руки и, прикрыв глаза, договорил:
— Камень говорит, что „центурионы“ больше не опасны мне. Для них я умер. А тебе… Тебе суждено любить крулевну: девушку с „голубой кровью“, так в Польше называют благороднейших пани. Я это видел ясно, как если бы смотрел в большое зеркало.
Я передаю тебе свой аттракцион, но отныне ты будешь работать только иллюзион и ничего больше. Ты никогда не будешь читать звездную книгу времени. Прощай, мой Мальчик-Книга!
Я быстро научился показывать примитивные фокусы и доставать из цилиндра белых мышей и целые километры крашеной марли под горячие аплодисменты легко раненных и выздоравливающих, чувствуя, как на горящем от духоты лице пробивается первый пух.
„Ты еще мал, но скоро ты откроешь женщин, а женщины цирка прекрасны вдвойне, — вспоминал я голос Кинга. — На арене, под гром оркестра раскрывается их красота, как в самые откровенные минуты любви, но они недоступны, как звезды…“»
Глава 7
Кельтский крест
Я — запекшиеся губы.
Ты — серебряный родник.
Опознание безымянного тела, выловленного в студеных водах залива, было назначено на полдень следующего дня. Маша вызвалась поехать туда со мной. Мне нелегко в этом признаться, но по необходимости прикасаясь к вещам покойного братца, я испытывал брезгливое опасенье. Его квартира, гараж и даже сходни яхт-клуба несли на себе прозрачные следы, какие оставляют на садовых дорожках слизни и дождевые черви.
Всякое кровное родство для меня свято. В крови растворена память и душа, река бессмертия, протекающая сквозь наши временные тела и образы, но у нас с Маркелом не было общей крови, и всеми силами стараясь быть снисходительным, я напрасно понуждал к лояльности своего строптивого внутреннего зверя.
«Не участвуйте в делах тьмы!» — это апостольское воззвание верно на все времена, но я лишь человек, и у меня свои слабости. Пересчитав наличные, найденные на полу в загородном доме Маркела, я в тот же день купил великолепный «Спортинг» и два ярких шлема. Звездные мгновенья встречи с Машей я хотел украсить пафосом и стилем настоящего «Харлей Дэвидсона». Мой старый верный байк остался пылиться в гараже.
Машу я подхватил на шоссе у последней окраинной станции метро. Она устроилась у меня за спиной, крепко обхватив плечи ладонями. Сквозь куртку, я чуял ее тепло и краем глаза видел изящные колени. Нимб ее волос и руки на моих плечах были похожи на благословение свыше. Принято считать, что первая женщина была сотворена из ребра Адама, как некая присущая ему часть. Нет, в священные тексты вкралась ошибка: женщина — это сотканный из звездного света ореол славы рядом с мужчиной, его заслуга и награда за тяжесть земного боя. Сознаюсь, что подобные мысли приходили мне в голову лишь тогда, когда Маша была рядом.
Раз или два мне показалось, что нас сопровождают две черных колымаги. Но где-то на половине пути зловещее сопровождение отстало.
До Мошкарово мы добрались в три часа пополудни. Провинциальный морг, который я не берусь описывать, был забит до отказа. Должно быть, так случалось на Руси после войн и моровых поветрий, когда погибших собирали вдоль дорог и до весны складывали в ледяном подвале, но и тогда несчастные имели право на белую рубаху и нательный крест.
Телу Мары были оказаны все посмертные почести: отдельный столик и ломкая от крахмала простыня. Я мельком взглянул на хорошо сохранившуюся татуировку: на правом плече скалился «Веселый Роджер». Кельтский орнамент, «кресты» и извивы «священного ясеня» выцвели и размылись.
Мельком я отметил, что от буйной растительности на груди и плечах трупа почти ничего осталось, но эксперт меня уверил, что это обычное явление посмертного облысения, после длительного пребывания в воде и путешествия по каменистому дну. Я вспомнил маленькие, почти женские ладошки Маркела и отогнул простыню — кистей рук у трупа не было, видимо их тоже срезало винтом теплохода вместе с головой.
Вскоре все грустные формальности были завершены.
— Помянем… — на выходе из «покоя» сумрачный Харон, проводник по посмертным кругам провинциального царства мертвых, протянул мне мензурку медицинского спирта.
— Странные существа — человеки. Они уверены, что будут жить вечно, и смело тратят время жизни, словно у них в запасе еще миллион лет. Бывало, привезут иную «колоду», а от него разит дорогим коньяком, в карманах резинки — пачками. Все это рождает в моей душе философскую грусть. Сколь в это тело бабок было вбухано! Кроме плотских утех, душе и вспомнить будет нечего. Никакого смысла в таком кругообороте.
— А в чем смысл кругооборота? Только покороче…
— Нет в нашем языке таких слов. Для ответа на этот вопрос у иных век уходит, но один старец-схимник нам эту дверцу приоткрыл: «Смысл жизни, — говорит, — в стяжании Духа Святого». Чуешь, какой здесь дух тяжелый. Умер человек и воссмердел. А было бы больше духа святого, он бы весь смертный дух из человека вытеснил.